— Есть множество живых, которые тоже мертвы, — возразил оборванец.
Надменно взглянув на несчастного, президент наконец поинтересовался, кто перед ним. В его голосе не было и намека на участие.
— Как ваше имя?
После небольшой паузы Учитель, сделав глубокий вдох, сказал ему:
— Я — маленький Продавец Грез.
Президент счел этот ответ крайне странным. Потом он увидел раненых Бартоломеу и Мэра, обвел взглядом остальную часть группы и уверенно произнес:
— Отделение психиатрии в конце, по левую сторону, а для нищих по правую сторону.
Мэр протянул руку, чтобы поблагодарить его, — он не понял надменности президента. Но тот отказался поприветствовать его. Он повернулся к нам спиной и вышел, высокомерно вздернув подбородок. Для человека, который руководил самым большим госпиталем в городе, мы, по всей видимости, были не людьми, а животными, нуждавшимися в ветеринарной помощи и повышенных дозах жалости.
Учитель всегда говорил нам, что большинство людей отчаиваются из-за того, что у них есть какой-нибудь тип власти. Президент госпиталя Меллона Линкольна был одним из них, он превратился в бога. Когда он был в десяти шагах от нас, Учитель, этот необычайный человек, за которым я следовал, позвал его по имени:
— Лусиу Лоббу!
Президент немедленно повернулся и вытаращил глаза, как будто бы он оказался в фильме ужасов. Учитель повторил его имя и посоветовал ему:
— Лусиу Лоббу, скромность — это фундамент мудрых, а гордыня — опора слабых.
Президент в отчаянии ускорил шаг и, когда оглянулся, врезался в тележку, на которой везли лекарства и какие-то переносные медицинские аппараты. Все оказалось на полу. Великий человек поднялся и, как будто бы ему грозила бомба, готовая взорваться в следующую секунду, почти побежал.
Его финансовый директор спросил:
— Что происходит?
— Ничего. Пойдемте отсюда. Я полагаю, что вижу вещи.
Никто из учеников не понял значения происшедшего. Как Учитель мог знать имя президента? Я и сам ломал над этим голову. «Ясно, — подумал я, — Учитель очень наблюдательный, он, должно быть, увидел имя на его бейджике». Но потом я вспомнил, что никакого бейджика не было. Поскольку Учитель проглатывал газеты, которые находил в мусоре, при свете свечей под виадуками, он, наверное, прочитал что-нибудь о президенте этого учреждения. Озабоченный желанием облегчить травмы Бартоломеу и Барнабе, я убрал эти вопросы из сценария в моем мозгу и пошел искать помощь. Мы чувствовали, что с Мэром все было в порядке, и он, в отличие от Учителя и Бартоломеу, не нуждался в помощи.
После двух часов стояния в очереди их приняли без особой любезности, участия и учтивости, приняли как обделенных, которые должны были стать на колени в благодарность за привилегию получить бесплатную помощь. Врач не сказал в адрес раненых ни одного слова утешения. Он даже не спросил о причинах травм. У него не было времени. Он подумал, что Учитель и Бартоломеу, будучи вспыльчивыми, пострадали от последствий своей агрессивности. Медсестра, которая оказывала им помощь, была более участливой.
После того как Учителя осмотрели и наложили ему несколько швов, не применяя непосредственно анестезии, врач начал осматривать грудную клетку Бартоломеу. При этом он всем своим видом выказывал нетерпение и возмущение, как будто бы делал самое большое одолжение в мире, но против собственной воли. За службу в области филантропии он получал меньше, чем за особых или обычных пациентов. Наблюдая за этим бесчувственным человеком, Учитель заметил:
— Что вас заставляет быть нетерпеливым? Вы же оказываете помощь восхитительному человеческому существу.
— Да, я — киноактер, — игриво произнес Краснобай.
Легкая критика Учителя вызвала у врача агрессию. Он тут же набросился на него:
— Кто вы такой, чтобы делать замечания доктору? Вы — нищий! — И шепнул медсестре: — Я не переношу этих бродяг. У них нет денег, а ведут себя нагло.
— Вы — доктор, изучали психологию, так почему вы поступаете так, как будто бы не знаете ее? — спросил Учитель.
Поставленный в неловкое положение, врач вынужден был отреагировать. На этот раз он говорил чуть дольше:
— Смотри сюда, нищий, вы являетесь обузой для общества и обузой для этого госпиталя.
— Донатор этого учреждения, Меллон Линкольн, разве он не ставил условий, чтобы врачи относились к оборванцам так же, как и к состоятельным пациентам? Этот человек потерпел серьезнейшую неудачу, он был недостоин своей власти.
— Что? Кто вы такой, чтобы критиковать владельца этого госпиталя? Что за наглость? Вы посмотрите на свой жалкий внешний вид.
Саркастически усмехнувшись, врач завершил свою краткую консультацию. Он дал им направление к психиатру, у которого они должны были получить помощь.
— Как хорошо, я посещу своих родственников! — с иронией произнес Бартоломеу, имея в виду, что уже проходил несколько курсов лечения.
Затем мы вышли и увидели, как медсестра отозвала врача в сторону и сказала ему:
— Доктор, это тот человек, который приводил в волнение город.
— Это он? Не верю. Мы говорили о нем на днях. Но почему вы мне этого не сказали раньше?
Он почувствовал, что упустил возможность исследовать мозг человека-революционера. Да, возможность купить несколько грез, похоже, ускользнула. Он будет продолжать барахтаться в грязи своего маленького мира.
Глава 21
Десять минут, чтобы заставить жизнь молчать
Покидая госпиталь, мы шли через центральный вестибюль. Внезапно два человека в белых одеждах со стетоскопами, висящими на шее, обратились к нам с подчеркнутой вежливостью и вниманием. Они спросили, хорошо ли нас принимали, и попросили прощения за возможные недостатки. Они посмотрели на Учителя и, не спрашивая у него позволения, прослушали стетоскопами область его поясницы, а потом левую часть грудной клетки. И с полной уверенностью сказали, что он нуждался в другом лечении. Затем они осмотрели Бартоломеу и Мэра и заявили, что с ними все в порядке.
Они предложили нам сопровождать его. Учитель хотел уйти, однако Моника и профессор Журема настояли, чтобы он завершил обследование. Однако Учитель был полон решимости покинуть госпиталь. Тогда на сцену вышел обжора группы.
— Я ослаб; если я чего-нибудь не съем, то упаду в обморок. — И он начал изображать головокружение.
— Ясно, сеньор. Мы приготовим для сеньора еду, а также для всех тех, кто захочет есть, — сказали они с величайшей любезностью.
— Мы позаботимся о вашем здоровье, — заговорил Мэр. Он и Бартоломеу взяли Учителя под руки, каждый со своей стороны, и стали подталкивать его в комнату для обследований. Конечно же, они сделали это в надежде перекусить.
Потом Бартоломеу, Барнабе, Разрушитель, Эдсон и остальные направились в другое помещение, чтобы подкрепиться. Я не покинул Учителя, я чувствовал, что происходит что-то странное. Профессор Журема и Моника остались со мной. После того как Учителя обследовали, ему сказали, что нужно поставить капельницу, и попросили, чтобы я подождал снаружи. Я заупрямился и остался. Моника и Журема вышли из комнаты. Тем временем Учителю поставили капельницу. Перед этим в систему влили примерно десять ампул, пояснив, что это глюкоза и антибиотики. После этого один из врачей сказал, что Учитель заснет на короткое время, поэтому нам следует уйти минут на десять, а потом вернуться.
Не доверяя им, я подошел к мусорному ведру, чтобы посмотреть, что было в ампулах, которые вылили в систему. Это был фентанил, анестетический препарат. «Анестетик? Но это же невозможно!» — подумал я. Несмотря на то что я не был медиком, у меня появилось предчувствие, что через несколько минут они его убьют. К вене Учителя уже подключили систему, но он, как и я, тоже подозревал, что здесь что-то не так.
Я немедленно вытащил иглу из его вены и позвал профессора и Монику, чтобы они мне помогли. После этого мы поспешили уйти. Я попросил, чтобы позвали Бартоломеу, Барнабе и остальных, и мы все вместе быстро покинули госпиталь.