Профессор Журема с величайшим пылом подошла к отметке для штрафного удара, закрыла правый глаз и открыла левый, который был близоруким, но в последний момент смутилась, отступила, остановилась в нерешительности. Тем не менее старушка воспользовалась возможностью, чтобы насмеяться над великим политиком.
— Опустите немного свою объемную ягодицу, — сказала Журема.
Мэр никогда не чувствовал себя настолько обезоруженным. Он был публично унижен и подчинился. Профессор приготовилась снова, прицелилась и — бац! Человек на подмостках взвыл:
— Уа-а-а-у! Que pasa[17], старушка?!
И профессор с любопытством спросила:
— Я убила?
Завывая, он прокричал:
— Не-е-е-ет! — И пожаловался: — Пусть это будет худший удар черт знает куда, бабуля!
От смеха у молодого Жоау Витора, стоявшего за кулисами, едва не случился инфаркт. Он стал задыхаться и намочил штаны. Он перепробовал крэк, кокаин и галлюциногены, но ничто из них не доводило его до такого состояния.
Потом Мэр сказал:
— Прости меня, Боже, за то, что я ненавижу эту мышь, и прости эту благоденствующую женщину за то, что она злоупотребила моим терпением.
Наблюдая, как Ромео извивается от щекотки и как он задвигался от удара старушки, один мрачный заключенный спросил:
— А куда делся мышонок?
Ромео был не в состоянии говорить. Этот бессовестный заставил его почувствовать стыд.
Клотильда рискнула спросить у своего «мужа»:
— Он перешел проспект Европы?
Мэр посмотрел на Клотильду и, чуть не плача, подтвердил:
— Перешел! Этот бессовестный перешел через… через другую полосу, — сказал он, страдая.
У меня началось удушье от смеха. Весь в напряжении, «великий политик» снова стал умолять пожилого профессора:
— Еще ударьте, бабушка. Но совершенствуйтесь. Смотрите внимательно и бейте безжалостно по этому негодяю.
Дошло до того, что я предложил свои услуги для столь замечательного мероприятия. Он отказался с такими словами:
— Супер… Суперэго, только женщина бьет в этот буфер!
Профессор Журема казалась самой счастливой, получив еще один шанс. Но, чтобы она еще раз не послала мяч мимо, Мэр попытался с хирургической точностью описать местоположение захватчика:
— Мерзавец находится над Сахарной Головкой, с правой стороны, в четырех сантиметрах от туннеля времени ив десяти от проспекта Европы.
«Она не ошибется», — подумал он. Но, как говорится, профессор не была специалистом в космическом плавании, и ей, к сожалению, пришлось применить свою наихудшую временно-пространственную интуицию.
Перед ударом она попросила:
— Опусти сильнее свое мясистое седалище. — И улыбнулась, заметив, что он содрогнулся.
Каждая провокация бабули накаляла нетерпеливость Мэра. Он уже начал подумывать, что проклятый мышонок был подготовлен к сопротивлению. Он чувствовал себя побежденным. Его дух политика пребывал в кризисе, он подозревал, что проиграет кампанию уже в первом туре. Мэр жертвенно опустил задницу и, поскольку мышонок не переставал двигаться, сжался, как танцовщица, покачивающаяся на паркете. Профессор Журема хотела быть этичной, но перед этой сценой она не знала, смеяться или плакать. Она не могла промазать снова. Она посмотрела на футбольное поле, увидела выдающийся объем в области правого кармана Мэра, сосредоточилась, подготовилась и с удовольствием нанесла удар.
— Айййййй! Вы хотите убить меня, бабуся. Посмотрите, какой плохой пример для этих мальчиков, — пожаловался Мэр, еще не зная, была ли поражена цель.
С титаническим усилием он провел рукой по тому месту, по которому ударила профессор, засунул руку в карман и торжественно запротестовал:
— Вы нанесли удар по моему бутерброду с сыром, бабуля. — Мэр вытащил бутерброд, превратившийся в пластинку. Он был горячим и расплавился от трения. Внезапно, вместо того чтобы продолжить войну, Мэр сделал паузу. Он поднес бутерброд к носу, понюхал, как будто бы тот был мышью, рассудительно одобрил запах и сунул его в свою пасть.
Мэр подозревал, что мышь поднялась к холму Сахарной Головки, потому что хотела съесть его бутерброд. Но он его не отдал. Он готов был умереть, но никогда бы не оставил свою добычу. В этом случае он решил пофилософствовать:
— Каждый человек нуждается в передышке во время своих войн. Я не железный. Дайте мне перерыв, чтобы перекусить. — И он с удовольствием начал жевать.
— Но ведь я не попала даже по хвостику мышки! — настойчиво произнесла профессор Журема.
— Только по моему, — с набитым ртом рассерженно ответил Мэр.
Заметив, что мышь свободно расхаживает по ягодицам Мэра, она сказала:
— Теперь я вижу своего противника.
— Тихо, бабушка, — перебил ее Мэр, желая прочувствовать маршрут, по которому следовал мышонок. Несчастный залазил к нему в трусы. Непредвиденное, невообразимое, к сожалению, произошло. Как будто бы проигрывая войну, Мэр закричал:
— Не-е-ет!
Никто ничего не понял. Но Клотильда почувствовала драму. Переполненные любопытством заключенные и охранники спросили хором:
— Где он?
Мэр молчал, находясь в затруднительном положении, да еще и с набитым ртом.
Клотильда, пытаясь поиздеваться над Мэром, подключилась к ним.
— Он, похоже, заходит в туннель времени, Ромео! — воскликнула она.
Мэр, всхлипывая, повернулся к ней лицом и огорченно поинтересовался:
— Откуда ты знаешь?
— Женская интуиция!
Мэр возбужденно стал прыгать, завыл, зарычал, захрюкал и заявил:
— Не сюда, террорист! Не сюда, убийца! Не сюда, педераст!
Присутствующие почти сошли с ума от смеха. El Diablo, вспомнив о теории выпускания газов, стал выкрикивать рекомендации:
— Выпусти газы, психопат.
Находясь в состоянии шока, Мэр сказал:
— Я пытаюсь, hombre de Dios! Но машина заглохла, проход забился, и теория не сработала.
Клотильда не выдержала:
Какое прекрасное высказывание! Жаль, что мышь победила гения!
Учителя забавляли невероятные приключения его сумасшедших последователей. Комическая связь между Бартоломеу и Барнабе была социологическим и философским случаем, не предвиденным в книгах. Я же, всегда угрюмый, проникновенный и рассудительный заведующий кафедрой социологии, должен признаться в том, что впервые освободил свой кишечник и помочился в штаны.
Глава 34
Самое большое удушье истории
Будучи осмеянным Клотильдой, Мэр тоже стоял перед дилеммой. Он не знал, залепить ли ей оплеуху или сделать сальто-мортале, чтобы приземлиться на ягодицы и таким образом наконец-то расплющить захватчика. Он решился на сальто-мортале. Это было отчаянное и мужественное решение.
Он посмотрел вверх, глубоко вздохнул и с непоколебимостью совершил прыжок почти на сорок сантиметров. Вероятно, это было не так уж высоко, но достаточно, чтобы почти убить себя. Таким образом, Мэр пережил самое большое удушье в своей жизни. Это было слишком сильное страдание для одного-единственного мужчины.
Когда его ягодицы с силой стукнулись об пол, он почувствовал, что больше не в состоянии подняться сам. Он был ослаблен, разбит и деморализован.
— У каждого человека есть свой черный день, и он нуждается в помощи, даже от людей, которых он не переваривает, — тихо заговорил Мэр, обращаясь к бабушке.
Он нуждался в помощи Клотильды, бабушки и в моей помощи, чтобы подняться. Мы поставили мужчину на ноги и возвратились на свои места. Обе стороны Сахарной Головки Мэра сильно болели. Чтобы облегчить боль, Мэр стоял, расставив ноги и согнув колени. Он думал, что ему, по крайней мере, удалось уничтожить своего пресловутого противника, поскольку тот успокоился. Осмотрев свой зад, Мэр вздрогнул; его лицо перекосилось от ужаса, оно стало белым, фиолетовым, а потом красным. Случилось нечто невероятное.