Завлит. Значит, ты преследуешь научные цели! Это и впрямь ничего общего не имеет с искусством.
Философ (поспешно). Конечно, нет. Потому-то я и хочу назвать это просто "таетром".
Завлит. Хорошо. Попытаемся следовать за нитью твоих рассуждений. Что-нибудь от этого нам, пожалуй, тоже перепадет. Может быть, идя этим необычным путем, мы получим хоть какие-то указания насчет того, как нам "изготовлять" хорошие копии, что для нас всего важнее, ведь по опыту мы знаем, насколько сильнее воздействие наших изображений, когда то, что мы изображаем, правдоподобно. Кто стал бы жалеть ревнивую женщину, если бы мы вздумали уверять, будто муж изменяет ей с ее собственной бабушкой?
Философ. Коль скоро я подрядил вас выполнить мой заказ, вы можете искать собственной выгоды лишь при условии, чтобы я не понес при этом ущерба. Прежде всего мне необходимо всерьез исследовать ваш метод работы и определить, каким изменениям его надо подвергнуть, чтобы я мог получить нужные мне изображения.
Завлит. Может, при этом ты даже убедишься, что наши изображения не столь уж непригодны для твоих целей, хотя мы и "изготовляем" их по старинке. В самом деле, почему бы в наших театрах зрителю не получать также практический урок?
Философ. Вы должны знать: меня снедает неутолимое любопытство ко всему, что связано с человеком, я никогда не устаю видеть и слышать людей. Я хочу знать, как они обходятся друг с другом, враждуют и дружат, продают лук, замышляют военные походы, заключают браки, шьют шерстяные костюмы, пускают в оборот фальшивые деньги, копают картошку, наблюдают звезды, как они обманывают, выбирают, поучают, эксплуатируют, оценивают, калечат и поддерживают друг друга, как они проводят собрания, основывают союзы, интригуют. Мне всегда хочется знать, как возникают и чем завершаются их начинания. Я стремлюсь отыскать во всем этом определенные закономерности, которые позволят мне предвидеть то, что должно совершиться. Я часто задумываюсь над тем, как мне держаться в жизни, чтобы выжить и добыть для себя побольше счастья, а это, естественно, зависит также от того, как станут вести себя другие люди. И потому их поведение также чрезвычайно меня занимает, как и возможность оказать на них какое-либо влияние.
Завлит. Надеюсь, у нас ты найдешь чем поживиться.
Философ. И да, и нет. Должен признаться, что как раз потому я и хотел с вами потолковать. Мне у вас как-то не по себе.
Завлит. Почему? Разве тебе мало того, что мы показываем?
Философ. С меня вполне хватит. Не в том дело.
Завлит. Может быть, ты находишь, что мы неверно изображаем то или другое?
Философ. И это есть, но вместе с тем я нахожу, что многое вы изображаете верно. Полагаю, все дело в том, что в вашем театре мне трудно отличить верное от неверного. Я не все еще сказал о себе. А у меня, кроме любопытства, есть еще одна страсть: во мне сидит дух противоречия. Люблю тщательно взвешивать все, что вижу, и, как говорится, подбавлять ложку дегтя в бочку меда. Меня все время одолевает задорный бес сомнения. Подобно тому как иной бедняк десять раз перевернет в руке монету, так и я привык неустанно взвешивать и рассматривать со всех сторон человеческие слова и поступки. Вы же не оставляете места для этих моих сомнений, в том-то все и дело.
Актер. Вот это критика!
Философ. Гм. Может, я наступил кому-нибудь на мозоль?
Завлит. Мы ничего не имеем против разумной критики. Мы редко слышим ее.
Актер. Не тревожься. Я все понимаю: без критики так или иначе не обойтись.
Философ. Как вижу, вы не в восторге от моих страстей. Но заверяю вас: у меня и в мыслях не было как-то принизить ваше искусство. Я только пытался объяснить вам тревогу, которую я испытываю в ваших театрах и которая лишает меня значительной доли удовольствия.
Актер. Надеюсь, ты все же пробовал искать причину своей тревоги в себе самом, а не только в нас одних?
Философ. Конечно. Могу представить вам на этот счет удовлетворительные объяснения. Но для начала я хотел бы успокоить вас: я сейчас не намерен касаться того, как вы изображаете разные события, иными словами, верно или неверно вы их изображаете, а займусь прежде всего самими событиями, которые вы копируете. Например, вы умело изобразите на сцене убийство. Моя страсть к критике заставит меня в этом случае исследовать само убийство и детали его осуществления, с точки зрения их целесообразности, изящества, оригинальности и так далее.
Завлит. И что же, ты не можешь проделать это у нас?
Философ. Нет. Вы не даете мне этого сделать. Виной тому - метод, с помощью которого вы создаете ваши изображения - особенно лучшие из них - а также способ их подачи. Одно время я посещал спектакли под открытым небом и во время представления курил. Положение, в котором сидит курящий, как вы знаете, очень удобно для наблюдения. Откинувшись назад, ты думаешь о своем, отдыхаешь, наслаждаешься зрелищем со своего укромного местечка, лишь наполовину захваченный действием.
Завлит. Ну и как, лучше тебе там было?
Философ. Нет, у меня погасла сигарета.
Актер. Прекрасно! Вдвойне прекрасно! Молодчина тот актер, который сумел увлечь тебя своей игрой, и молодчина ты сам, что оказался человеком, а не сушеной воблой!
Философ. Стойте! Я вынужден протестовать. Я не получил того, что искал. Опыт не удался.
Актер. К счастью, милейший, к счастью!
Философ. Но я не удовлетворен.
Актер. Сказать тебе, чего бы ты хотел? Чтобы те парни не владели своим ремеслом и играли совсем отвратно.
Философ. Боюсь, что это так.
Завлит. Что значит - боишься?
Философ. Ну разве это не ужасно: чем лучше вы играете, тем меньше меня это устраивает? Тут есть от чего прийти в отчаяние.
Завлит (Актеру). Перестань все время снисходительно похлопывать его по плечу! Мне случалось видеть, как люди из-за одного этого ополчались против самых разумных доводов.
Философ. Это верно, ты и правда порядочный тиран. И со сцены мне тоже беспрерывно что-то навязывают. Мне то и дело приходится плясать под твою дудку, и мне не оставляют даже времени подумать, хочу я плясать или нет.
Завлит. Вот видишь, теперь ему уже кажется, будто мы даже со сцены похлопываем его по плечу! Что я тебе говорил?
Философ. А может, в этом и впрямь что-то есть? Поразмыслите! Зритель говорит вам, что он чувствует, как его похлопывают по плечу! Вы видите его насквозь, вы понимаете его лучше, чем он сам себя понимает, уличаете его в тайных пороках и служите им! Разве это не отвратительно?
Актер. Знаешь что, хватит! Когда злишься, - невозможно спорить. Я уже и руки в карманы спрятал.
Философ. А почем я знаю, что ты вообще намерен спорить, независимо от того, злишься ты или нет? Во всяком случае, на сцене ты никакого спора не допускаешь. Ты пробуждаешь самые различные страсти, кроме охоты к спорам. Ты даже тогда не склонен удовлетворять эту страсть, когда она налицо.
Завлит. Не надо сразу возражать ему. Он дело говорит.
Актер. Подумаешь, дело! Он все толкует о собственном деле.
Актер. Оказать по чести, я больше не могу считать его философом.
Завлит. Уж это ты должен обосновать.
Актер. Философ размышляет о том, что дано. Дано искусство. Над этим он, значит, и принимается размышлять. А для искусства характерно то-то и то-то, и философ, если сможет, если у него варит котелок, объяснит, почему это так. Вот тогда он настоящий философ.
Философ. Ты совершенно прав. Бывают такие философы. И такое искусство тоже бывает.
Актер. Какое искусство?
Философ. Такое, для которого характерно то-то и то-то, - и баста.
Актер. Вот как, есть, значит, и другое искусство? О котором нельзя сказать, что для него характерно то-то и то-то, которого, значит, не существует?
Философ. Погоди, уж слишком ты привык торопиться. А ты пораскинь мозгами.
Актер. Хорошо, я раскину мозгами. (Становится в позу.) Так, кажется, это делается?
Философ (щиплет его за икры). Нет, мышцы надо расслабить. Так вот - я положу начало нашим раздумьям, сделав следующее признание. Я философ, у которого недостаточно варит котелок, чтобы философствовать так, как ты только что описал.
Актер. Вот тебе моя грудь, можешь припасть к ней и выплакаться всласть.