— Понятно, — замахал щупальцами Крокозябра. — Дело есть дело. Но в этот вечер надо забыть обо всех делах, кроме нашей встречи. Это надо отметить! Официант! Четыреста чашек валерьянки и салат с супом!
— Крокозябра, ты же всегда брал шестьсот чашек! — вскричал я. — Ты бросил пить?
— Это для тебя, — строго сказал мне археолог, — Как и салат. Сам я ограничусь супом.
Я мысленно крякнул, но знал, как мнителен мой друг, и решил пока от выпивки не отказываться — обманутый в лучших чувствах Крокозябра за себя не ручался.
— Ну, как жизнь? — допрашивал меня Крокозябра. — Как дочка? Уже говорит?
— Говорит? — я саркастически засмеялся. — Да будет тебе известно, что пить, курить, говорить и воровать она начала одновременно! Правда, курить мы ее потом отучили под гипнозом, но только табак. Впрочем, это совсем не интересно.
— Эх, профессор! — расчувствовался мой друг, и струи едкой жидкости, хлынувшие из его глаз, прожгли неаккуратные дыры в скатерти и столешнице. — Детишки растут, а мы с тобой?
— Все те же, Крокозябра, — утешил его я. — Ты-то уж, во всяком случае.
— Да! — усы у моего друга встали дыбом. — Мы с тобой, Зелезнев, еще заткнем их всех за пояса!
В доказательство своих слов он схватил щупальцем сидящую напротив туристку и одним махом сунул ее за свой роскошный кушак.
— Крокозябра, что ты наделал? — воскликнул я. — Тебя неправильно поймут!
— Пардон, пардон, — мой друг извлек из-за пояса истошно верещащую туристку. — Тысяча извинений. Великий археолог современности Крокозябра просит прощения!
Несчастная заверещала еще громче.
— Зелезнев, — обратился ко мне Крокозябра. — У меня нет слов. Скажи этой юной леди, что, если она не закроет пасть, я открою свою, и буду вынужден заявить: «Извините, но мои зубы на вашей шее!»
К счастью, туристка уловила слова моего друга, потому что тут же замолкла и пулей вылетела из ресторана.
— Исключительно возбудимое существо, — заметил Крокозябра, садясь на стул. — Ей надо лечиться электричеством. И чем больше вольт — тем лучше.
— Пойдем отсюда, — предложил я. — Нам лишние неприятности ни к чему.
— А что, здесь кто-то собирается устроить нам неприятности? — кротко спросил Крокозябра.
— Ладно, это я так, не подумавши, ляпнул, — пришлось покаяться мне.
Мы помолчали, вспоминая прошлое. Робот-официант подкатил к нам тележку с валерьянкой, супом и салатом. Салат Крокозябра отдал мне, а суп тут же пролил себе на головогрудь, изукрасив ее капустой и луком. Затем, обратив внимание на тележку, он заметил:
— А почему здесь триста девяносто восемь чашек, а не четыреста?
— Четыреста, — заявил непроницаемым тоном робот. — У нас все точно. Как в аптеке.
— Аптека, — и археолог, покосившись на официанта, принялся считать. Пять раз он сбивался, выпускал едкий дым из ноздрей и ушей, после чего вновь начинал считать, бормоча и загибая щупальца.
— Крокозябра, — решил отвлечь его я. — Ты уже весь ресторан завонял. Прекрати, пожалуйста.
— Они меня еще будут учить считать! — шумел археолог. — Аптекари!
Наконец он унялся. К счастью, он, видимо, забыл, что спиртное предназначалось мне, и приступил к осушению чашек. Выпив полсотни, он посмотрел на меня полными вселенской скорби глазами, упер уши в лапы и заплакал.
— Все меня ненавидят, — хныкал он, трубя в ужасный носовой платок. — Меня никто не любит!
— Да ты гонишь! — вспомнил я словечко славных институских времен. — Все тебя любят, Крокозябра! Только в душе.
— Ну да, — уныло отозвался мой друг. — Всюду ложь, воровство и обман. И сквозняки!
— Балда, — убеждал его я. — Ты самый замечательный археолог в мире! Вот скажи мне, у какого еще археолога есть такие прекрасные густые волосы в носу? А эти усы? Боже, какие усы! Я бы все отдал, чтобы иметь такие! Причем заметь, что я еще ни слова не сказал о твоих щупальцах! Разве я не прав?
— Ты преувеличиваешь, — прогнусил явно польщенный Крокозябра.
— Таких археологов ни на одной планете больше нет! — убежденно сказал я. — Разве что на твоей.
— Да! — приосанился мой друг. — На Барбароссе мне уж точно нет равных!
Воодушевленный таким выводом, он осушил еще с сотню чашек, после чего посмотрел на меня мутным взглядом.
— Так. Мы с вами не беседовали вчера? — спросил он заплетающимся языком.
— Крокозябра, ты тупишь, — и я сунул ему свою порцию салата. — Кто же пьет, не закусывая?