– Я хотел бы видеть мисс Джей Эстор.
– Никакой мисс Эстор здесь нет, – отрезал старик.
– Я не поклонник и не газетчик, – объяснил Хейз. – Я из полиции. – Вытащив бумажник, он раскрыл его и показал жетон.
Старик внимательно рассмотрел его.
– Вы детектив?
– Да.
– У нее что, какие-нибудь неприятности?
– Все может быть, – неопределенно ответил Хейз. – Мне нужно с ней поговорить.
– Подождите минутку. – Старик прошаркал за портьеру. Хейз услышал, как тот набрал номер и начал говорить. Через минуту он вернулся.
– Она сказала, что вы можете подняться. Номер четыре-А. Эту дверь она использует для входа. Вообще-то, весь верхний этаж ее: четыре-А, четыре-В, четыре-С. Но для входа она использует только четыре-А, а остальные двери изнутри заставлены мебелью. Можете подняться.
Хейз поблагодарил и прошел мимо старика вглубь по коридору. Из коридора наверх вела устланная ковром лестница, с одной ее стороны тянулись резные перила. Стояла удушающая жара. Взбираясь наверх, Хейз думал о том, что Карелла и Мейер сейчас, должно быть, прочесывают лавки подержанных товаров. Обратится ли Бернс за помощью в другие участки? Или посчитает, что его парни смогут прочесать весь город сами? Нет, он, конечно, попросит подключить людей из других участков. Не может не попросить.
В медном прямоугольничке, привинченном к дверному косяку квартиры 4-А, торчала маленькая табличка. В табличку было вписано всего одно слово: Эстор.
Хейз нажал кнопку звонка.
Открыли так быстро, что оставалось предположить одно: Джей Эстор стояла под дверью.
– Вы детектив?
– Да.
– Входите.
Он вошел. Взглянув на Джей Эстор, он испытал по меньшей мере разочарование. На фотографии в газете она выглядела волнующей и соблазнительной, а облегающее платье подчеркивало изящные изгибы тела. Там, на фотографии, в глазах ее читался вызов, в многообещающей улыбке искрился порок. Здесь же не было и следа вызова или соблазна.
Джей Эстор вышла в шортах и легкой блузке. У нее была высокая красивая грудь, но чересчур мускулистые ноги теннисистки. Зубы, которые она обнажила в улыбке, были довольно крупные, и у Хейза невольно возникло сравнение с холеной кобылой. Впрочем, возможно, он судил слишком строго. Быть может, не попадись ему фотография в газете, он посчитал бы Леди Эстор привлекательной женщиной.
– У меня в гостиной кондиционер, – сказала она. – Пойдемте туда, а эту дверь закроем.
Комната, куда они вошли, была обставлена весьма элегантно. Закрыв за Хейзом дверь, Джей Эстор облегченно вздохнула.
– Ну вот. Здесь куда лучше. Эта жара становится совершенно невыносимой. Я вернулась из турне по Южной Америке всего две недели назад, и можете мне поверить, там не было так жарко. Итак, чем я могу быть вам полезной?
– Сегодня утром мы получили одно письмо, – начал Хейз.
– Вот как? О чем же? – Джей Эстор подошла к бару, который вытянулся вдоль длинной стены. – Вы что-нибудь выпьете? Джин? «Том Коллинз»?
– Спасибо, ничего.
На лице ее мелькнуло легкое удивление. Она невозмутимо принялась готовить себе джин с тоником.
– В письме говорится: «Сегодня в восемь вечера я убью Леди. Ваши действия?»
– Миленькое письмецо. – Она скорчила мину и выжала в бокал лимон.
– Кажется, оно вас не очень впечатлило, – заметил Хейз.
– А что, должно впечатлить?
– Но ведь вы известны как Леди, разве нет?
– Ах, вот что! Вот что! – воскликнула она. – Ну, конечно. Леди. «Сегодня вечером я убью Леди...» Понятно. Да. Да.
– И что же?
– Псих.
– Возможно. Вам никто не угрожал – по телефону или письменно?
– В последнее время?
– Да.
– Нет, в последнее время все тихо. А вообще-то угрожают время от времени. Типы вроде Джека Потрошителя. Они называют меня бесстыжей. Говорят, что убьют меня и смоют мирскую грязь кровью ягненка. И тому подобный бред. Чокнутые. Психи. – Она с улыбкой обернулась. – Тем не менее я еще жива.
– Вы, мисс Эстор, по-моему, слишком легко к этому относитесь.
– Называйте меня просто Джей, – предложила она. – Да, слишком легко. Если я буду всерьез принимать каждого чокнутого, которому вздумалось писать или звонить, я быстро чокнусь сама. Реагировать на это – только нервы себе портить.
– И все-таки не исключено, что речь в письме идет именно о вас.
– Так что же теперь делать?
– Прежде всего, если вы не возражаете, мы хотели бы на сегодня обеспечить вас охраной.
– На весь вечер? – спросила Джейн, кокетливо подняв брови, и на какое-то мгновение ее лицо стало соблазнительным и кокетливым, что так отчетливо получалось на фотографии.
– Ну, с момента вашего выхода из этого дома и до конца выступления.
– Последнее выступление у меня в два. Вашему копу придется несладко. Или этим копом будете вы?
– Нет, не я, – ответил Хейз.
– Не везет мне, – откликнулась Джейн, потягивая коктейль.
– Ваше первое выступление начинается в восемь, верно?
– Верно.
– В письме говорится...
– Это может быть совпадением.
– Да, может. В котором часу вы отправляетесь в «Бриссон»?
– Около семи.
– Вас будет сопровождать полицейский.
– Красивый ирландец, я надеюсь.
– Таких у нас хватает, – улыбнулся Хейз. – А пока расскажите-ка мне, не случилось ли за последнее время чего-нибудь такого, что могло бы...
– ...заставить кого-то поторопить меня на тот свет? – Джей на минуту сосредоточилась. – Нет, – уверенно сказала она.
– Совсем ничего? Какая-нибудь ссора? Спор по контракту? Обиженный оркестрант? Хоть что-нибудь?
– Нет, – задумчиво произнесла она. – Со мной очень легко ладить. Это вам скажет любой, кто со мной работает. Сговорчивая леди. – Она усмехнулась. – Звучит несколько двусмысленно, я совсем не то хотела сказать.
– Вы говорили об угрозах по телефону и в письмах. Когда в последний раз было что-нибудь подобное?
– О-о, еще до моего отъезда в Южную Америку. Уже целая вечность прошла. А вернулась я всего две недели назад. Вряд ли эти чокнутые успели пронюхать, что я вернулась. Когда они услышат мой новый диск, наверняка снова начнут пускать свои ядовитые стрелы. А вы, кстати, его слышали? – Она покачала головой. – Конечно нет, откуда же. Ведь он еще не вышел.
Она подошла к стоящей у стены стереоустановке, открыла один из ее шкафчиков и вытащила с верхней полки пластинку. На конверте обнаженная Леди Эстор мчалась верхом на белой лошади. Длинные черные волосы были распущены и падали на грудь, закрывая ее. Глаза блестели тем же загадочным, озорным и манящим огнем, что и на фотографии в газете. Диск назывался «Любимый конек Эстор».
– Это сборник ковбойских песен, – объяснила Джей. – Только слова подработаны, теперь стало чуть позадорнее. Хотите немножко послушать?
– Да я...
– Всего одна минутка, – сказала Джей, подходя к проигрывателю и ставя пластинку на вертушку. – Считайте, что попали на закрытое прослушивание. Вы будете единственный детектив в городе, который сможет этим похвастать.
– Я только хотел...
– Садитесь, – приказала Джей, и пластинка заиграла.
Сначала зазвучали традиционные аккорды старомодной ковбойской гитары, затем из динамика поплыл вкрадчивый, волнующий голос Джей Эстор.
Душа моя рвется в трущобы, домой.
Там птиц не услышишь ты клич озорной,
И «травку» тебе там предложит любой.
Полно там подонков, убийц и бродяг,
Торчат самопалы из-под рубах,
И музыка пуль барабанит в ушах...
С точки зрения Хейза, забавного в песне было мало. Он слишком хорошо знал воспеваемую действительность, поэтому пародия на нее не казалась ему смешной. «Домой, на просторы» сменила пародия на «Глубоко в сердце Техаса».
– Тут я немного переборщила, – призналась Джей. – Полно всяких туманных намеков. Публике это скорее всего не понравится, но мне наплевать. Мораль – штука занятная, вам не кажется?
– Что вы имеете в виду?
– Еще давным-давно я пришла к выводу, что мораль – дело сугубо личное. Дохлый номер, если артист пытается примирить свои моральные принципы с моралью толпы. Потому что примирить их невозможно. Мораль есть мораль, у меня она своя, а у других – своя. Есть вещи, которые я воспринимаю совершенно спокойно, а у какой-нибудь канзасской домохозяйки от них волосы дыбом встают. И артист запросто может угодить в эту ловушку.