– Хорошо, давай повидаемся с ней. Может, все окажется проще, чем мы думали.
– Может быть. Мне вернуться?
– Нет. Встретимся на Улице. Бар Дженни знаешь?
– Найду.
– Сколько сейчас на твоих?
Хейз посмотрел на часы.
– Десять ноль три.
– К десяти пятнадцати будешь?
– Буду, – ответил Хейз и повесил трубку.
Глава 4
Ла Виа де Путас – так называлась улица в Айcоле, протянувшаяся с севера на юг на три квартала. С течением лет она не однажды меняла свое название, но профессию – никогда. Переименование совершалось только в угоду очередной волне иммигрантов, и «Улица Шлюх» переводилась на столько языков, сколько есть народов на земле. Профессия же, не менее денежная и доходная, чем предпринимательство, благополучно выстояла под ударами времени, судьбы и полицейских. В сущности, полиция была в известном смысле составной частью профессии. Чем промышляли на Улице, ни для кого не было секретом. Не замечать это было бы все равно, что не замечать слона. Вряд ли нашелся бы в городе даже приезжий, не говоря уже о местных жителях, который не слышал о Ла Виа де Путас и о заведенных там порядках, причем в большинстве случаев горожане получали эти сведения из первых рук, непосредственно на месте действия.
Именно здесь древнейшая из профессий ударила по рукам с коллегой помоложе. И каждое новое рукопожатие сопровождалось передачей денежных знаков различного достоинства, дабы Улица могла продолжать свое бойкое дело без вмешательства закона. Однажды Отделу по борьбе с проституцией вздумалось приостановить падение нравов, и сразу же положение восемьдесят седьмого участка усложнилось. Но и тогда полицейские быстро сообразили, что деньжата не обязательно делить на двоих – можно и на троих. Этого добра хватило бы на десятерых и, конечно, глупо было вставать в позу, когда речь шла о таких общечеловеческих вещах, как секс.
Кроме того – и тут уже сказались соображения высшего порядка, – не лучше ли, когда проститутки живут на одной улице длиной в три квартала, а не разбросаны по всему участку? Безусловно, лучше. Преступление сродни материалу для диссертации: коли знаешь, где искать, считай, что полдела сделано.
Полицейские из восемьдесят седьмого знали, где искать... и как не находить. То и дело они заходили перемолвиться словечком с мамами – предводительницами «веселых» заведений. Мама Лу, мама Тереза, мама Кармен, мама Ида, мама Инесс – все это были порядочные мадам, и полицейские хорошо знали, что комиссионный сбор в их пользу не станет достоянием гласности. В знак благодарности они ничего не замечали. Случалось, после обеда, когда клонит в сон и улицы пусты, они заглядывали к девочкам в «будуары», пили с ними кофе, а то и пользовались своим служебным положением. Мадам не обижались. В конце концов, если торгуешь фруктами с лотка, полицейскому всегда перепадает одно-два яблочка, не так ли?
А вот детективы из восемьдесят седьмого редко слышали звон монет, которые переходили от клиента к проститутке, потом к мадам и наконец к постовому. У них была своя жила, побогаче, так зачем же обижать ближнего? Кроме того, они знали, что Отдел по борьбе с проституцией получает свою долю, и не хотели слишком уж крошить пирог, пока пекарня работает исправно. Помня о профессиональной этике, они тоже ничего не замечали.
В среду 24 июля в 10.21 утра Карелла и Хейз решительно ничего не замечали. Бар Дженни был маленькой распивочной на углу Улицы Шлюх. Они говорили о Леди.
– Насколько я понимаю, – сказал Карелла, – нам, вероятно, придется постоять в очереди, чтобы повидаться с ней.
Хейз ухмыльнулся.
– Почему ты не хочешь отпустить меня одного, Стив? У тебя все-таки жена. Мне не хотелось бы тебя совращать.
– Я не вчера родился, – Карелла посмотрел на часы. – Сейчас еще нет половины одиннадцатого. Если нам повезет, мы опередим убийцу на девять с половиной часов.
– Если повезет, – сказал Хейз.
– Ну ладно, пошли.
Карелла помолчал, потом спросил:
– Ты когда-нибудь бывал в подобных заведениях?
– У нас в тридцатом участке было много фешенебельных домов, – ответил Хейз.
– Эти дома не фешенебельные, сын мой. Они самого что ни на есть низкого пошиба, так что, если у тебя есть прищепка, советую зажать нос.
Они расплатились и вышли на улицу. Впереди они увидели патрульную машину, стоящую у тротуара. Рядом, окруженные детьми, двое полицейских разговаривали с мужчиной и женщиной.
– Что-то случилось, – сказал Карелла. Он ускорил шаг. Хейз поспешил за ним.
– Да тише вы! – увещевал полицейский. – Не надо кричать!
– Не кричать? – гремела женщина. – Как я могу не кричать? Этот человек...
– Кончайте базар! – взорвался второй полицейский. – Хотите, чтобы сюда прикатил комиссар?
Карелла пробрался сквозь тесную толпу ребятишек. Он сразу узнал полицейских и подошел к тому, который был ближе:
– В чем дело, Том? Женщина расплылась в улыбке.
– Стиви! – воскликнула она. – Dio gracias[3]. Скажи этим бестолочам...
– Привет, мама Лу, – поздоровался Карелла.
Мама Лу, очень полная женщина с черными волосами, собранными сзади в пучок, и белой, как алебастр, кожей, была одета в свободное шелковое кимоно. Ее необъятный бюст, начинавшийся, казалось, прямо от шеи, вздымался, словно морская пучина. Аристократическое лицо с изящными чертами хранило благочестивое выражение. Из всех содержательниц публичных домов в городе она пользовалась самой дурной славой.
– В чем дело? – спросил полицейского Карелла.
– Этот парень не хочет платить, – ответил тот. Это был небольшой мужчина в легком костюме в полоску. Рядом с мамой Лу он казался еще меньше ростом. Под носом у него чернели небольшие усики щеточкой, темные волосы беспорядочно падали на лоб.
– То есть? – переспросил Карелла.
– Не хочет платить. Был наверху, а теперь собирается улизнуть.
– Я всегда говорю им: сначала получите dinero[4], – закудахтала мама Лу. – Сначала dinero, потом – amor[5]. Нет. Эта бестолочь, эта новенькая, она вечно забывает. А теперь видишь, что из этого получается. Скажи ему, Стиви. Скажи, пусть отдаст мои деньги.
– Ты стала небрежно вести дела, Лу.
– Да, да, знаю. Но скажи ему, пусть отдаст мои деньги. Стиви! Скажи этому Гитлеру!
Карелла взглянул на мужчину, который пока не вымолвил ни слова, и только теперь заметил сходство. Тот стоял возле мамы Лу, скрестив на груди руки и поджав губы под щеточкой усов. Глаза его метали молнии.
– Вы детектив? – неожиданно спросил он.
– Да, – ответил Карелла.
– И вы допускаете в городе подобные вещи?
– Что именно?
– Открытую проституцию.
– Я не вижу никакой проституции.
– Вы что, сводник? Или инкассатор у здешних шлюх?
– Мистер... – начал Карелла, но Хейз легонько тронул его за руку. Создавшаяся ситуация была чревата осложнениями, и Хейз сразу понял это. Не замечать – одно дело. Открыто покрывать – совсем другое. Он чувствовал, что, независимо от взаимоотношений Кареллы с мамой Лу, сейчас не время лезть в бутылку. Один звонок в Главное управление – и не оберешься неприятностей.
– Нам нужно кое-кого повидать, Стив, – сказал он.
Их глаза встретились, и Хейз понял, что его послали ко всем чертям.
– Вы были наверху, мистер? – спросил Карелла.
– Да.
– Так. Я не знаю, чем вы там занимались, и не хочу знать. Это ваше дело. Но, судя по обручальному кольцу на вашей руке...
Мужчина быстро спрятал руку за спину.
– ...вам не улыбается получить повестку в суд для дачи показаний по делу об открытой проституции. У меня своих забот по горло, мистер, поэтому оставляю все на вашу совесть. Пойдем, Коттон.
И он пошел дальше по улице. Хейз последовал за ним. Через некоторое время Хейз оглянулся.
– Он платит.
Карелла хмыкнул.
– Ты сердишься?
– Немного.
– Я думал сделать как лучше.
– Мама Лу всегда помогает нам. Кроме того, она мне нравится. Никто не просил этого типа появляться на нашем участке. Он пришел, получил что хотел и, мне кажется, по справедливости должен заплатить. Девушка, с которой он был, делает это не ради удовольствия. Ей приходится в миллион раз тяжелей, чем самому заштатному клерку.