Прошла длинная холодная ночь.
Наступило раннее утро.
Дайана укладывала вещи в тихой, залитой золотым светом спальне. Пылинки пылали, плясали в солнечном луче, обрисовывавшем контуры ее тела; она аккуратно н методически заполняла чемодан. Лиз Беляев наблюдала за ней, лежа в шезлонге у кровати и отпивая кофе из чашки.
— Я не поднималась так рано с тех пор, как наши мальчики из колледжа устроили на нас набег, — сказала Лиз.
— Помню, — ответила Дайана.
— О пламенная юность, куда ты удалилась? Мальчики устраивали набеги на нас, а мой Гарольд устраивает набеги только на холодильник.
— Все мы когда-нибудь должны повзрослеть, Лиз, — сказала Дайана. Открыв один из ящиков, она вынула стопку наволочек и положила их на кровать.
— Правда? — спросила Лиз. — А когда повзрослеешь ты, дорогая? Мне кажется, ты ведешь себя как ребенок.
— Неужели?
— Да, как ребенок. Хотя, может быть, ты суицидальный тип. — Лиз скорчила гримасу и отпила еще глоток. — Но я всегда считала тебя вполне уравновешенной особой. А теперь ты требуешь от Дуга, чтобы он погубил себя, и тебя в придачу. Это совершенно бессмысленно.
— Разве?
— Конечно, — Лиз нахмурилась. — Мне бы хотелось, чтобы ты перестала задавать вопросы после каждого моего предложения. Это звучит как плохое подражание Хемингуэю.
— Прости. — Дайана разгладила ладонями наволочку, свернула ее и вложила в чемодан. — Предположим, что там оказался один из твоих детей, Лиз?
— Я бы отрезала себе руку, чтобы его спасти, — не раздумывая ответила Лиз.
— А предположим, они похитили бы моего сына — Бобби — и потребовали у тебя деньги?
Лиз сделала большой глоток. В этот ранний час она еще не была накрашена, но и без этого светилась свежестью и красотой, а ее глаза были ясными. — Дорогая, — сказала она. — Я люблю тебя как сестру. Я всегда тебя любила, не только потому, что мы вместе учились в колледже. Но я не уверена, что отдала бы пятьсот тысяч, чтобы спасти твоего сына. Я просто не уверена, Дайана. И если, по-твоему, я была бы сволочью из-за этого, пусть я буду сволочью.
— Это очень странно, — сказала Дайана.
— Почему? Потому что я мать? Но ведь я мать только трех маленьких чудовищ, которые безобразничают в моей скромной хижине на холме. Я не могу быть матерью для всего человечества, слава богу, — Лиз замолчала. — Достаточно трех беременностей.
Несколько минут они молчали. Лиз выпила кофе и поставила на стол пустую чашку. Дайана продолжала укладывать вещи.
— С твоей стороны было бы очень любезно пригласить меня к себе, Лиз, — сказала Да* ia.
— Какая чепуха! — небрежно ответила Лиз. Но если Дуг спросит меня, что я обо всем — »том ^маю, л скажу ему откровенно, что, по-моему, ты сошла с ума.
— Можешь ему не говорить этого. Он сам так думает.
— Ты уверена, что уходишь от него из-за этого похищения? — спросила Лиз. — Больше ничего за этим не кроется? Можешь не бояться довериться своей тетушке Лиззи, дорогая, — она вдруг замолчала. — Он все еще неплох в постели, а?
— Да, вполне.
— Тогда какого черта ты бесишься? Ради бога, распакуй этот проклятый чемодан, спустись вниз и поцелуй его.
— Лиз, — спокойно сказала Дайана. — Но ведь шестнадцать часов в сутки он не в постели.
— Дорогая, нельзя жадничать, — сказала Лиз, поднимая бровь.
— Пожалуйста, не шути, Лиз. Мне совсем не смешно.
— Прости.
— Этой ночью он стучал ко мне в дверь три раза, — сказала Дайана. — Последний раз мне показалось, что он плачет. Ты можешь себе представить плачущего Дуга? — Она замолчала. — Я не открыла ему. Он должен йонять, что я совершенно серьезна. Он должен знать, что я уеду от него, если он не заплатит выкуп.
— Почему бы тебе попросту не попросить его выстрелить себе в голову? — сказала Лиз.
— Я прошу его сделать только то, что сделал бы любой человек.
— Не употребляй слово «человек», когда речь идет о дельцах, — ответила Лиз. — Это особая разновидность.
— Тогда мне не Нужен делец. Если в жизни важны только деньги и власть…
— Это только ничтожная часть, — сказала Лиз. — Дельцы все страдают одной и той же болезнью. Мы, простые смертные, называем ее «шило в заднице». Такие люди, как твой Дуг и мой Гарольд, не могут усидеть на месте, даже если прибьешь их к стулу. Они должны постоянно двигаться, что-то делать. Лишить их этой возможности — все равно что выпустить из них всю кровь.
— И симптомы этой болезни — утрата жалости и сочувствия ко всем ближним? — спросила Дайана. — Это тоже признак болезни?