— Если повезет, — сказал Хейвз.
— Ну, ладно, пошли.
Карелла помолчал, потом спросил:
— Ты когда-нибудь бывал в подобных заведениях?
— У нас в тридцатом участке было много фешенебельных домов, — ответил Хейвз.
— Эти дома не фешенебельные, сын мой. Они самого что ни на есть низкого пошиба, так что, если у тебя есть прищепка, советую зажать нос.
Они расплатились и вышли на улицу. Впереди они увидели патрульную машину, стоящую у тротуара. Рядом, окруженные детьми, двое полицейских разговаривали с мужчиной и женщиной.
— Что-то случилось, — сказал Карелла. Он ускорил шаг. Хейвз поспешил за ним.
— Да тише вы! — увещевал полицейский. — Не надо кричать!
— Не кричать? — гремела женщина. — Как я могу не кричать? Этот человек…
— Кончайте базар! — взорвался второй полицейский. — Хотите, чтобы сюда прикатил комиссар?
Карелла пробрался сквозь тесную толпу ребятишек. Он сразу узнал полицейских и подошел к тому, который был ближе:
— В чем дело, Том?
Женщина расплылась в улыбке.
— Стиви! — воскликнула она. — Dio gracias[6]. Скажи этим бестолочам…
— Привет, мама Лу, — поздоровался Карелла.
Мама Лу, очень полная женщина с черными волосами, собранными сзади в пучок, и белой, как алебастр, кожей, была одета в свободное шелковое кимоно. Ее необъятный бюст, начинавшийся, казалось, прямо от шеи, вздымался, словно морская пучина. Аристократическое лицо с изящными чертами хранило благочестивое выражение. Из всех содержательниц публичных домов в городе она пользовалась самой дурной славой.
— В чем дело? — спросил полицейского Карелла.
— Этот парень не хочет платить, — ответил тот.
Это был небольшой мужчина в легком костюме в полоску. Рядом с мамой Лу он казался еще меньше ростом. Под носом у него чернели небольшие усики щеточкой, темные волосы беспорядочно падали на лоб.
— То есть? — переспросил Карелла.
— Не хочет платить. Был наверху, а теперь собирается улизнуть.
— Я всегда говорю им: сначала получите denaro[7],— закудахтала мама. Лу. — Сначала denaro, потом — amor[8]. Нет. Эта бестолочь, эта новенькая, она вечно забывает. А теперь, видишь, что из этого получается. Скажи ему, Стиви. Скажи, пусть отдаст мои деньги.
— Ты стала небрежно вести дела, Лу.
— Да, да, знаю. Но скажи ему, пусть отдаст мои деньги. Стиви! Скажи этому Гитлеру!
Карелла взглянул на мужчину, который пока не вымолвил ни слова, и только теперь заметил сходство. Тот стоял возле мамы Лу, скрестив на груди руки и поджав губы под щеточкой усов. Глаза его метали молнии.
— Вы детектив? — неожиданно спросил он.
— Да, — ответил Карелла.
— И вы допускаете в городе подобные вещи?
— Что именно?
— Открытую проституцию.
— Я не вижу никакой проституции
— Вы что, сводник? Или инкассатор у здешних шлюх?
— Мистер… — начал Карелла, но Хейвз легонько тронул его за руку. Создавшаяся ситуация была чревата осложнениями, и Хейвз сразу понял это. Не замечать — одно дело. Открыто покрывать — совсем другое. Он чувствовал, что, независимо от взаимоотношений Кареллы с мамой Лу, сейчас не время лезть в бутылку. Один звонок в Главное управление — и не оберешься неприятностей.
— Нам нужно кое-кого повидать, Стив, — сказал он.
Их глаза встретились, и Хейвз понял, что его послали ко всем чертям.
— Вы были наверху, мистер? — спросил Карелла.
— Да.
— Так. Я не знаю, чем вы там занимались, и не хочу нить. Это ваше дело. Но, судя по обручальному кольцу на вашей руке…
Мужчина быстро спрятал руку за спину.
— …вам не улыбается получить повестку в суд для дачи показаний по делу об открытой проституции. У меня своих «абот по горло, мистер, поэтому оставляю все на вашу совесть. Пойдем, Коттон.
И он пошел дальше по улице. Хейвз последовал за ним. Через некоторое время Хейвз оглянулся.
— Он платит.
Карелла хмыкнул.
— Ты сердишься?
— Немного.
— Я думал сделать как лучше.
— Мама Лу всегда помогает нам. Кроме того, она мне нравится. Никто не просил этого типа появляться на нашем участке. Он пришел, получил то, что хотел и, мне кажется, но справедливости должен заплатить. Девушка, с которой он был, делает это не ради удовольствия. Ей приходится а миллион раз тяжелей, чем самому заштатному клерку.
— Тогда почему бы ей не стать таким клерком? — возник у Хейвза логичный вопрос.