Но есть еще одна важная плоскость, в которой наш разум должен взвешивать явления и давать им оценки — не количественные, а качественные. Судить не в понятиях «больше-меньше», а в понятиях «лучше-хуже». Жизнь наша определяется сложными условиями, и их верно осмыслить без качественной меры нельзя. И здесь-то удар был нанесен сокрушительный.
Сразу скажу, в чем заключается, в этом плане, временное поражение нашего сознания. Мы утратили те критерии различения хорошего и плохого, добра и зла, которые выводятся, помимо нашей воли, из тех свойств нашей земли и нашего народа, что даны нам судьбой и изменить мы не можем. Во всяком случае, не можем изменить быстро. А взамен нам подсунули критерии или абстрактные, вне времени и пространства, или чужие, выросшие в совсем другой земле. Проще говоря, на вожделенном Западе.
Вот предельно грубый, даже гротескный пример. Спросим, какое транспортное средство лучше — телега с лошадью или «мерседес» последней модели? Конечно, сама резкость сравнения заставит многих задуматься, но боюсь, что даже в этом случае слишком многие ответят с недоумением, что, конечно, «мерседес» лучше. Опять же огрубляя, скажу, что уже десять лет и власти, и массы людей в России следуют именно по этому пути.
На деле сравнение «мерседеса» с телегой (как и любых других вещей) просто не имеет смысла, если критерии оценки вырваны из реального контекста, из тех условий, в которых мы будем жить и «сотрудничать» с вещью. Вне этих условий, вне взаимодействия этой вещи с другими вещами нашего природного и искусственного мира и с обществом, частицей которого мы являемся, качество (полезность) вещи и оценить нельзя. Можно лишь зафиксировать отдельные его составляющие, но никак не целое, никак не сказать: это — лучше». Да, «мерседес» красиво покрашен, а телега нет, но это частности.
Оставим пока в стороне экономическую сторону вопроса. Допустим, нам надо ехать, и джинн ждет приказаний — что нам подать. Тут-то разумный человек и решает, что лучше. И решает, встраивая обе вещи в реальный контекст. Если перед ним асфальтированное шоссе, в кармане тугой кошелек и невдалеке виднеется бензоколонка, то «мерседес» лучше. А если он оказался где-то в Вологодской области за сто километров от райцентра и без капли бензина, то лучше телега с лошадью. Находиться на проселочной дороге в вологодской глуши, но применять при выборе критерии, уместные в Калифорнии — это значит, в широком смысле, двигаться к гибели.
Но вспомним и экономику. Недавно у нас имелся определенный тип хозяйства (советский). В течение примерно пяти лет нас убеждали, что рыночная экономика западного типа лучше советской. И убедили! Поэтому люди спокойно отнеслись и к ликвидации плановой системы, и к приватизации промышленности, а теперь и к приватизации земли. Не будем копаться в тонких материях вроде рассуждений Лени Голубкова. Когда речь идет о таком важном выборе, как тип народного хозяйства, надо делать оценку по самому жесткому критерию — выживанию. Мы сравниваем капитализм («рынок») и советский строй («план»). Какой строй лучше? Абстрактного ответа быть не может, как при сравнении телеги и «мерседеса», надо задать условия. Правильный вопрос звучит так: какой тип хозяйства лучше в тех условиях, в которых реально находился СССР?
Принимаем во внимание жесткий факт, который крупнейший историк Запада Фернан Бродель сформулировал таким образом: «Капитализм вовсене мог бысуществовать без услужливой помощи чужого труда». Вот к этому-то факту и прилагаем для сравнения столь же очевидный факт: «Советский строймогсуществовать без услужливой помощи чужого труда». Согласно самому абсолютному критерию — выживаемости, — я делаю вывод: в условиях, когда страна не получает услужливой помощи чужого труда, советское хозяйство лучше капиталистической экономики. Подчеркиваю, что речь идет именно об этих условиях. Если источники услужливой помощи чужого труда доступны, надо разбираться особо. Но этот случай для нас неактуален, поскольку все мы знаем — ни СССР, ни нынешняя Россия этих источников не имели, не имеют и, скорее всего, не будут иметь.
Та формула, которую дал Ф.Бродель на основе скрупулезного подсчета ресурсов, которые западный капитализм бесплатно получил из колоний, в разных вариантах повторяется и другими крупными учеными и философами самого Запада, так что тут никакой ошибки нет. Клод Леви-Стросс, например, высказался так «Запад построил себя из материала колоний». Из этого можно сделать простой вывод: глупо надеяться построить у себя в стране такой же тип хозяйства, как у Запада, если ты не можешь отнять у других народов такую уйму «строительного материала». Но нам, русским, даже великий фокусник Горбачев не обещал такой халявы.
Повторяю, что на самом Западе у мало-мальски образованного человека уже нет никаких сомнений в том, что благополучие его сограждан сегодня более чем наполовину оплачено «услужливой помощью чужого труда». Автомобиль, производимый транснациональной корпорацией, скажем, «Фольксваген», на 90% создан трудом мексиканских и бразильских литейщиков, станочников, слесарей. Они, имея точно такую же квалификацию, как и их коллеги в ФРГ, получают за час работы в 15-18 раз меньше, чем их немецкий «брат по классу». И эта разница перераспределяется, через налоги и цены, на всех немцев и даже «объединенных европейцев».
Осознание этого факта для честных американцев и европейцев, конечно, драма. Но они-то могут ее пережить. Это драма богатого человека, узнавшего, что его вполне законные доходы слегка неправедны. Что тут поделаешь — закон есть закон. Уж в таком обществе ему выпало жить — философски сокрушается этот честный человек, выпивает хорошего виски с содовой, кидает монету в благотворительную кружку, и дело с концом. Другое дело мы. Угробили хозяйство второй в мире экономической державы, остались на бобах и без всяких надежд на «услужливую помощь чужого труда» и потоки стройматериалов из колоний — и хиреем год от года, грезя наяву. Мы даже на жалость не можем рассчитывать — таких дураков грех жалеть, на нашем примере все детей учить будут. Был, мол, такой странный народ…
Может показаться, что вопрос «что лучше — капитализм или советский строй?» слишком уж велик, не охватишь. На самом деле, когда нас уговаривали отказаться от своего типа хозяйства, вся рать горбачевско-ельцинских идеологов ставила этот вопрос на разные лады — и в целом, и по маленьким кусочкам. Но все они имели одну и ту же структуру и таили в себе одну и ту же ловушку. Использовали один и тот же изъян нашего мышления — неспособность мысленно помещать сравниваемые объекты в реальные условия.
«Что лучше — вологодский колхоз или французская ферма?» — и все в один голос вопят: «Ферма, ферма! Долой колхозы!». Стыдно вспоминать. Ведь эти два уклада сельского хозяйства разнятся, пожалуй, побольше, чем «мерседес» и телега. Просто никакого подобия между ними нет. Климат и почвы разные, никакого сравнения. Тракторов там 120 на 1000 га, а в колхозе 11, там асфальтовое шоссе к каждому полю подходит, а у нас одно шоссе на всю область. В середине 80-х годов, когда у нас разыгралась антиколхозная кампания, в ЕЭС давали 1099 долларов бюджетных дотаций на гектар — а у нас село субсидировало город.
И чем же лучше были фермы с точки зрения нашего горожанина? С 1985 по 1989 г. средняя себестоимость тонны зерна в колхозах была 95 руб., а фермерская цена тонны пшеницы в 1987/88 г. была во Франции 207, в ФРГ 244, в Англии 210, в Финляндии 482 долл. Доллара! Прикинули бы, сколько стоил бы у нас хлеб, если бы колхозы вдруг заменили фермами.
Потому-то правительству России и пришлось оказывать протекционизм зарубежным производителям — против отечественных колхозных крестьян! В 1992 г. правительство Гайдара купило у российского села 26,1 млн. т зерна по 12 тыс. руб. (то есть по тогдашнему курсу около 28 долларов) за тонну, а у западных фермеров — 28,9 млн. т по 143,9 доллара за тонну.