— О том же, о чем вы лжете уже очень-очень давно, — Майкл стал повышать голос. — Потому что вы не подписывались на то, чтобы мистер Кэмпбелл вел свои дела самостоятельно, верно?
— Что? — Дав был явно ошеломлен.
— Вы не соглашались на это, потому что этого никогда не было. Мистер Кэмпбелл никогда не закрывал свои сделки, верно? Его никогда не освобождали от контроля, который распространялся на всех. Потому что кто-то закрывал его сделки все то время, что он якобы скрывал свои действия от банка. И этот кто-то — вы, не так ли?
Дэниел наблюдал, как присяжные восприняли вопрос: их явно зацепило.
— Что за чертов бред вы пытаетесь тут доказать?
Дав ответил со злостью. И быстро. Слишком быстро для человека, который слышит подобное обвинение впервые, и слишком быстро, если выдвигаемое обвинение ложно.
— Отвечайте на вопрос, мистер Дав. Контролировали ли вы те операции мистера Кэмпбелла, которые теперь привели его под суд? Взяли ли вы на себя роль того, кто закрывал эти сделки?
— Разумеется нет, черт возьми.
Казалось, гнев Дава улетучился; будто теперь они были в ситуации, к которой он подготовился. Это производило отрицательное впечатление, но он продолжил:
— Посмотрите на имеющиеся у вас записи. Каждую из записанных там сделок Нэйтан подписал лично.
— О, я знаю, — ответил Майкл, — но это ведь все довольно бессмысленно, мистер Дав. Ведь, будучи его непосредственным начальником, вы могли назначить эту роль самому себе и легко подписываться за мистера Кэмпбелла без его ведома. Потому что единственным, кто видел сделки всего отдела, а не только мистера Кэмпбелла, были вы, не так ли?
— А, все понятно.
Теперь голос Дава звучал надменно. Дэниелу было ясно, что он подготовился к последним вопросам. Но он сомневался, что Дав будет готов к следующим.
Дав продолжил:
— Вы сели, подумали и нашли единственный способ, при котором за Нэйтаном был бы контроль, но об этом не осталось бы записей. Очень умно. Но это вряд ли вам поможет, правда? Потому что Нэйтан проворачивал сделки. Он использовал банковские запасные счета, чтобы скрыть свои убытки. И он потерял сотни миллионов чертовых фунтов. Так что даже если я и закрывал его сделки — а я этого не делал, — это не делает его невиновным, правда?
— Делает, если он заключал сделки по приказу своего начальника, — ответил Майкл.
— Еще одно предположение, — снова начала вставать прокурорша.
— Я продолжу, — ответил Майкл до того, как судья смог вмешаться.
Он повернулся обратно к Даву.
— Мистер Дав, Нэйтан Кэмпбелл совершил каждую из сделок, за которые его судят, под вашим прямым надзором и руководством, а также по вашему указанию, верно?
— Вы, должно быть, шутите.
— И разве не верно также то, что на протяжении всего этого периода, по крайней мере насколько было известно Нэйтану Кэмпбеллу, вы закрывали его сделки, в соответствии с привычной практикой?
— Нелепость, просто нелепость.
— И разве не верно, что вы, сказав Нэйтану Кэмпбеллу об этом, подредактировали отчеты, к которым имели доступ, и представили все так, будто Нэйтан Кэмпбелл закрывал свои сделки самостоятельно?
— Бред, — ответил Дав, — настоящий бред.
— То есть вы отрицаете все, что я сейчас вам предъявил?
— Конечно я, блин, отрицаю! Я стою за сделками? Приказывал Кэмпбеллу их совершать? За кого вы меня принимаете? Я хорошо выполняю свою работу. Никто, имея хоть грамм опыта или знаний, не взялся бы за эти сделки. Это же гарантированный провал. Так что ваш маленький вымышленный заговор — зачем бы мне это? Зачем мне ввязываться во что-то, что обречено на провал?
Это был хороший вопрос — и именно тот, на который рассчитывал Дэниел.
Как и прежде, Майкл ни на секунду не запнулся:
— Вы с Костинс уже сколько, 18 лет?
— Почему мы меняем тему? Скажите мне лучше, что я должен был получить при том раскладе, который вы описали.
— Ответьте на вопрос, мистер Дав.
— Только после того, как вы ответите на мой.
— Это не так бывает. — В голосе судьи слышалось нетерпение. — Мистер Дэвлин задает вопросы, мистер Дав. А вы на них отвечаете, так что будьте добры.
Дав посмотрел на Его честь судью Кеннеди, королевского адвоката, с явным раздражением. Однако сделал, что велели:
— Да, 18 лет.
— За которые вы получали весьма и весьма приличную зарплату.
— Не больше, чем я заслуживаю.