— Пусть немного поскулят, — махнул рукой Фрейслер. — В этом плане гестапо провело хорошую подготовительную работу, остальное сделаю я.
Борман снова спросил:
— Будут ли предоставлены защитники этим общественно опасным элементам?
— Конечно, в соответствии с общепринятым порядком судопроизводства. — Председатель «народного трибунала» был настроен оптимистично. — Причем в большинстве случаев речь идет о защитниках, назначенных судом, и только в исключительных случаях обвиняемым разрешено пользоваться услугами частных адвокатов. Как бы то ни было, в эти знаменательнейшие для германской юстиции часы справедливость восторжествует — за это я ручаюсь.
— На него можно положиться, — заверил Мартин Борман Адольфа Гитлера, когда председатель «народного трибунала» удалился.
— Да, он наверняка справится с возложенной на него задачей, — промолвил глава третьего рейха. — Он позаботится об установлении у нас такой справедливости, от которой у всех дух захватит.
И фюрер не ошибся.
— Мой дорогой, я теряю терпение, — заявил штурмбанфюрер Майер грустным голосом. — Я помню о наших дружеских отношениях, но в конечном счете я ведь одно из многих колесиков в этом механизме. Вы же знаете, как все делается: Гитлер задает жару Борману, Борман нажимает на Гиммлера, Гиммлер — на Кальтенбруннера, а тот — на меня. И я, хочу я этого или не хочу, должен добиваться результатов.
Фриц Вильгельм фон Бракведе сидел на краешке стула, словно изготовившись к прыжку, и старался казаться невозмутимым. Однако от овладевавшего им беспокойства у него начали дрожать руки, и он крепко сжал их.
— Где содержимое вашего портфеля? — спросил штурмбанфюрер.
— Неизвестно, — уклончиво ответил Бракведе.
— Что вы хотите получить за эти документы?
— Возможно, их уже нет в природе.
— Не означает ли это, — спросил Майер хрипло, — что вы уничтожили свои бумаги?
— А если действительно уничтожил?
— В таком случае, — тяжело дыша, сказал штурмбанфюрер, — остается ваша память.
— А если и она откажет, что тогда?
— Тогда я буду вынужден передать вас комиссару Хабеккеру. Вы знаете, кто это?
— Нет.
— Считайте, что вам повезло. В сравнении с Хабеккером я настоящий добряк, а вы, к сожалению, это совсем не цените. Так вот, Хабеккер займется вашим делом, если мы с вами не договоримся…
— Вы что, всерьез надеетесь, что я стану пачками отправлять на эшафот людей, которые были моими друзьями, которых я уважал и любил?
— По-видимому, вы смотрите на некоторые вещи слишком односторонне. — Штурмбанфюрер казался обеспокоенным. — Почему бы в данном случае вам не придерживаться мнения, что вы служите справедливости, рейху, фюреру? Выбирайте сами, что вам больше подходит. И вовсе не обязательно делать это напрямую, если это вас так смущает. Меня вполне устроит, если вы передадите в мое распоряжение содержимое вашего портфеля или восстановите по памяти хранившиеся в нем списки. Никаких пояснений от вас не потребуется. Мы остановимся на принятой в таких случаях версии: находка! Ну, что вы на это скажете?
— Нет, — ответил фон Бракведе. — Ваше предложение для меня неприемлемо, потому что содержимое портфеля стоит гораздо дороже, чем моя жизнь.
— Ну хорошо, ваша жизнь плюс жизнь графини Ольденбург и жизнь вашего брата…
— Стоп! — решительно запротестовал граф фон Бракведе. — Моему брату вы не сможете причинить вреда, ведь двадцатого июля вы сами сделали его героем…
— Не будьте слишком самоуверенны, — предостерег капитана Майер. — Как раз героев легче всего устранить. Однако надеюсь, вы не вынудите меня продемонстрировать вам это на практике?
Одним из первых перед «народным трибуналом» предстал бывший генерал-фельдмаршал Эрвин фон Вицлебен. Поскольку «судом чести» он был изгнан из рядов вермахта, у него уже не осталось ни титулов, ни званий, ни наград. В списках он значился как обвиняемый Вицлебен.
И вот этот обвиняемый Вицлебен стоял перед председателем «народного трибунала», то и дело поддергивая брюки, которые грозили с него свалиться, а Фрейслер время от времени острил по столь комичному поводу. Присутствующие — а в зал заседаний было допущено около двухсот верных слуг фюрера — радостно смеялись, и лишь Кальтенбруннер, который сидел в первом ряду, слегка откинувшись назад, не смеялся. Он окидывал затуманенным взором обвиняемого и ощупывал свой подбородок.
Для начала Фрейслер пустил в ход один из своих излюбленных приемов. Прямо-таки жалостливым голосом он поведал собравшимся, как, будучи в 1940 году членом рейхстага, глубоко растрогался, когда фюрер произвел этого Вицлебена в генерал-фельдмаршалы. И чем же отплатил этот неблагодарный фюреру за его великодушие? Он вступил в преступную связь с субъектом по фамилии Бек.