Кроме Хабеккера на допросах присутствовали еще трое гестаповцев. Один орал и награждал Бракведе ударами кулака и пинками; другой притворялся приветливым и человечным; третий настойчиво апеллировал к его чести, совести и иным высоким чувствам. Но граф фон Бракведе молчал.
— Постарайтесь чем-нибудь отвлечь их, — советовал Аларих Дамбровский, заботливо стирая кровь с тела графа. — Неужели вы не можете бросить им какую-нибудь кость, пока вас не стерли в порошок? А знаете, какой трюк самый надежный? Обвинить во всем того, кто уже мертв.
— Я не сделаю этого! — простонал фон Бракведе.
И его снова отправили к Хабеккеру.
— Такие, как вы, давно не попадались мне в руки, — с некоторым удивлением сказал тот. — Вы прямо-таки будите во мне честолюбие. — Комиссар криминальной полиции взглянул на свои обгрызенные ногти. — Вы глубоко разочаровываете меня, от вас я ожидал большего благоразумия, тем более что вы знакомы с нашими методами. Ну, так как же? Услышу я наконец чьи-нибудь имена?
Фон Бракведе закрыл глаза и поднял голову — этот жест свидетельствовал о том, что он отказывается говорить. Его плотно сжатые губы превратились в одну тонкую линию.
— Хорошо, сделаем последнюю попытку, — сказал комиссар Хабеккер. — Мне передали протокол допроса Гёрделера. Он выдвинул против вас тяжкие обвинения…
— Этот протокол подделан, — сдавленным голосом произнес фон Бракведе, догадываясь, что комиссар использовал один из своих излюбленных приемов. — Устройте мне очную ставку с Гёрделером, и сразу выяснится, подлинный ли ваш протокол.
Хабеккер пожал плечами:
— Если уж вы так настаиваете, то мы пустим в ход более действенные методы уговаривания.
И тогда все четверо набросились на графа фон Бракведе. Всю ночь напролет они загоняли ему иголки в кончики пальцев и в тело, растягивали на двух брусьях, предварительно привязав его веревками, и били до тех пор, пока он не превратился в окровавленный кусок мяса, а под конец нанесли резиновой дубинкой удар по затылку, отчего капитан потерял равновесие, ударился лицом об пол и кровь брызнула у него из носа, изо рта, из ушей.
В данном случае к фон Бракведе были применены так называемые четыре степени пыток. На Принц-Альбрехт-штрассе они считались самыми действенными методами, но не являлись изобретением этого ведомства. Сотрудники гестапо позаимствовали их у инквизиции.
Сердце фон Бракведе бешено заколотилось. На миг ему показалось, что в его голове начал извергаться вулкан, и он потерял сознание.
В течение последующих двенадцати часов граф фон Бракведе лежал неподвижно в углу своей камеры, а очнувшись, подполз к двери и, выплевывая кровь, закричал из последних сил:
— Нет! Я все равно ничего не скажу! Ни одного слова!
Эрнст Кальтенбруннер, шеф главного управления имперской безопасности, ежедневно представлял фюреру письменные доклады. Они состояли из нескольких разделов: «Голос народа», «Донесения с места событий», «Результаты допросов», «Описание закулисной стороны событий», «Списки арестованных», «Результаты следствия». К разделу «Голос народа» Адольф Гитлер проявлял особый интерес. И Кальтенбруннер учитывал это в своих докладах: фюрер имел право читать то, что ему нравилось. Например, о том, как один офицер вермахта заявил: «Этих свиней следует топить в реке, как котят».
Газеты пестрели статьями под броскими заголовками: «Гнев народа», «Справедливое возмущение». Германские радиостанции передавали подобные сообщения постоянно. «Фронт полон негодования и безоговорочно поддерживает фюрера…» — говорилось в них. А фольксгеноссен, согласно докладу Кальтенбруннера, единодушно заявляли: «Таких подлецов необходимо подвергнуть средневековым пыткам».
Сотрудники Кальтенбруннера собирали голоса народа так же прилежно, как пчелы мед. Они коллекционировали их в домах бюргеров, в казармах, в пивных, на фабриках и заводах, среди солдат на передовой. Создавалось впечатление, что вся Германия, слившись воедино, благодарила бога за совершенное им чудо — спасение фюрера.
Правда, в этом море славословящих голосов раздавались иногда и другие. Глава государства, например, узнал, что в Галле арестована женщина, высказавшая сожаление по поводу неудавшегося покушения, а в Вене — другая женщина, заявившая: «Это должно было когда-нибудь случиться!» Но враждебные голоса тонули в восторженных воплях бравых фольксгеноссен, охваченных ужасной яростью. И благодарностью тоже. Из Шверина сообщалось: «Набожные женщины утверждают, что фюрер имеет хорошего ангела-хранителя». Солдаты и молодые офицеры выражали свой гнев в таких словах: «Смерть через повешение для этих тварей является вполне заслуженным и даже мягким наказанием», старшие же по возрасту офицеры придерживались иного мнения: «Эти люди заслуживают пули».