Фотографию Назарова взял Скорцени.
— Что скажете, дорогой Отто? — дав время штурмбаннфюреру разглядеть унтер-офицера, спросил Грейфе.
В ответ Скорцени неопределенно пожал плечами.
— Мне никогда не приходилось иметь с такими личностями дело, — признался он. — То, что он русский и это ни у кого не вызовет ни малейшего сомнения, наверное, хорошо. Но все остальное…
— Какие же требования, дорогой Отто, вы предъявляете к своим людям? — спросил Вольф.
Скорцени ответил без задержки.
— В основном три: преданность фюреру, смелость, граничащая с дерзостью, и смекалка.
— Прекрасный ответ. Я так и думал, — одобрительно кивнул Вольф. — Смелость и смекалка.
— Да, смекалка и изворотливость, — подтвердил Скорцени. — Ситуация, в которой приходится действовать моим людям, порой меняется так неожиданно и резко, что предусмотреть все заранее совершенно невозможно. Решение приходится принимать самому, немедленно и смело. И тут очень важно не ошибиться. Ибо для нас ошибка — это не только не выполненное задание, но и практически всегда смерть. А жить, коллега, мои люди так же хотят, как и все.
— Естественно, дорогой Отто. Жить хотят все, — со знанием дела подтвердил Вольф. И добавил: — Хотя все люди разные и задачи выполняют тоже разные.
— Ну, я думаю, этого кандидата мы отложим до более крайней нужды, — повернул разговор на практическую основу Грейфе. И взглянул на Скорцени. — Или как?
— Давайте посмотрим других, — согласился штурмбаннфюрер и раскрыл следующее досье.
Он опять начал читать характеристику, а Грейфе снова взял в руки фотографию.
— Зюзин… Анатолий Дмитриевич… двенадцатого года рождения… Ставропольского края… родители репрессированы в тридцать седьмом году за активное участие в белоказацком контрреволюционном движении в годы Гражданской войны… рядовой красноармеец… добровольно сдался в плен в сорок первом году… в лагере военнопленных в Виннице был завербован абвером… Однако из-за болезни (постоянно разговаривал во сне) из подразделения абвера был отчислен и переведен в охранные войска… в настоящее время имеет чин шарфюрера… Зарекомендовал себя как мастер по допросам своих соотечественников, как мужчин, так и женщин… Особенно изобретателен в добывании сведений при допросах евреев…
— Он что, до сих пор продолжает разговаривать во сне? — неожиданно спросил Грейфе.
Скорцени перевернул страницу, но не нашел ответа на вопрос хозяина кабинета и взглянул на Вольфа.
— Там есть, есть сведения, — ответил Вольф и указал пальцем на приписку в конце текста. — К сожалению, самому ему избавиться от этого порока не удалось. А мы не имеем возможности серьезно лечить людей этой категории.
— Нам он точно не подойдет. Хотя внешность у него вполне привлекательная, — сказал Грейфе и протянул Скорцени фотографию. Штурмбаннфюрер взял ее в руку больше из уважения к хозяину кабинета, чем из любопытства. Блондин, с мягкими чертами лица, с выразительным взглядом чуть раскосых глаз, у него тоже не вызвал симпатии.
— Завалит себя в первую же ночь. Я таких знаю. У некоторых бывало от чрезмерного перенапряжения нервов. Помню, как-то во время операции одного такого даже пришлось убрать самим, — сказал Скорцени. — В интересах дела иногда приходится прибегать и к таким мерам.
Скорцени вложил фотографию специалиста по допросам в досье, положил его на папку первого отвергнутого ими кандидата и взял новое дело. Открыл его и снова начал читать:
— Шило Петр Иванович… девятьсот девятого года рождения… Черниговская область… в тридцать втором году осужден за растрату денег. Но наказания избежал благодаря тому, что бежал из-под стражи… находясь на нелегальном положении, дважды менял свою фамилию, став сначала Гавриным, а затем Серковым… в тридцать пятом году, не будучи опознанным, был арестован за новое уголовное преступление, снова осужден к длительному сроку заключения и снова бежал… в сорок первом году призван в Красную армию… воевал против группы армий «Север»… в мае сорок второго года добровольно перешел на нашу сторону и изъявил желание воевать с большевиками…
Грейфе тем временем внимательно разглядывал фотографию Шило — Гаврина — Серкова.
— Вот эта кандидатура мне кажется любопытной: дважды бежал, умело конспирировался, добровольно сдался в плен, — не без удовольствия перечислял «заслуги» перебежчика Грейфе.
— Это еще не все, — заметил Вольф, довольный тем, что хоть одна кандидатура понравилась разведчику.