В кабинет вошел Эгерт, доложил о том, что все готово, уловил благосклонный кивок начальника, забрал со стола характеристики и пригласил Грейфе и Скорцени следовать за ним.
Они спустились на первый этаж и какими-то, совершенно незнакомыми Грейфе коридорами и переходами, минуя несколько постов охраны, прошли в приемную, оказавшуюся просторной, чистой, обставленной строгой официальной мебелью комнатой. В одном углу ее стоял бюст Гитлера. В простенке между окнами висел его портрет. В приемной стояло также несколько столов, а возле каждого из них стулья. За одним из столов сидели трое средних лет мужчин: двое одеты в штатское, один — в форму рядового вермахта. Форма была чисто выстирана и отутюжена, но уже порядком поношена. На это сразу обратил внимание наметанный глаз Грейфе.
Увидев высокое начальство, все трое кандидатов немедленно вскочили со своих мест. Прозвучало нацистское приветствие, и три пары глаз впились в эсэсовцев. Грейфе и Скорцени ответили вполголоса и некоторое время молча разглядывали прибывших. «“Эти русские”, — невольно вспомнил выражение своего адъютанта Грейфе, — на фотокарточках, однако, выглядели куда более привлекательно. Особенно этот в форме. Филь-ча-коф, кажется. Эти странные русские фамилии».
— Садитесь, господа. Садитесь вот сюда, поближе. Нам хотелось бы познакомиться с вами, — предложил Грейфе кандидатам и указал, за какой стол им следует сесть.
Трое незамедлительно сели. Особенно проворным оказался кандидат в военной форме. Он занял место за столом быстрее всех и снова уставился на Грейфе. И это также не понравилось начальнику восточного отдела. «Нельзя чувствовать себя таким забитым», — мысленно уже начал оценивать кандидатов Грейфе.
— Эгерт, объясните господам русским, пусть они говорят на своем родном языке. А вы будете нам переводить. Иначе мы и наполовину не поймем друг друга, — попросил Грейфе.
Эгерт, блестяще знавший русский, польский и сербский языки, сейчас же перевел.
— Я буду задавать вам самые общие и простые вопросы, а вы отвечайте. Спокойно отвечайте, господа. Вот вы, господин Филь-ша-коф, — заглянув в характеристику, обратился к кандидату в форме Грейфе. — Скажите, в каких больших городах России вы бывали?
Фильчаков вскочил, как только оберштурмбаннфюрер ткнул в его сторону пальцем.
«Да, он явно забит», — подумал Грейфе, пока Эгерт переводил кандидату его вопрос.
— В Куйбышеве, в Казани, в Горьком, господин оберштурмбаннфюрер. А еще в Чебоксарах и Арзамасе, — отчеканил Фильчаков.
— Насколько я понимаю, это все волжские города, — кивнул Грейфе.
— Так точно, господин оберштурмбаннфюрер.
— Ну а в Сталинграде вам приходилось бывать?
— Не бывал и быть не хочу! Будь он проклят, этот город, господин оберштурмбаннфюрер! Столько солдат фюрера за него полегло! — ответил Фильчаков, но, сообразив, что, пожалуй, ответил не то, что надо, добавил: — А если бы довелось туда попасть, я бы всех этих его защитников собственными руками в Волге перетопил. Камень на шею — и в Волгу. Там им самое место, господин оберштурмбаннфюрер.
— О, конечно, вы правы, господин Филщакоф, — согласился Грейфе. — А в Харькове, Киеве вы не бывали?
— Я до Харькова не дошел, господин оберштурмбаннфюрер. Я под Харьковом доблестной немецкой армии сдался. И потом попал в лагерь в Хороле. А потом, — начал было перечислять Фильчаков, но Грейфе ткнул пальцем в характеристику.
— Да-да… я знаю. Тут написано, — сказал он. — А в каких отелях вы останавливались, господин Филь-ща-коф, в тех городах, куда вы приезжали?
Фильчаков смущенно заморгал. Судя по всему, врать он побоялся, а правду предпочел бы умолчать. Но отвечать было надо, и он сказал:
— Какие отели, господин оберштурмбаннфюрер? Так, больше у родственников, бывало, переночуешь. А то и вовсе на вокзале…
— Понятно, — многозначительно процедил Грейфе.
Дальше были вопросы другого характера. И было их много. Грейфе видел и чувствовал, что «Фильщакоф» старается. Очень старается. Он даже вспотел. И очень хочет понравиться и заслужить его, оберштурмбаннфюрерское, расположение к себе. Но на Грейфе все это действовало как раз наоборот. Антипатия к «этому русскому» у него появилась, что называется, с первого взгляда. Но не это было главным для отбора. Фильчакову явно недоставало контактности, кругозор его оказался весьма примитивным и ограниченным. Хотя, как указывалось в характеристике, он окончил среднюю школу и даже обучался в лесном техникуме. Ярко в нем просвечивало только одно — лютая ненависть ко всему советскому. Но для успешного решения той задачи, для которой подбирал исполнителей Грейфе, этого было мало.