Я не шевелился, и он отодвинулся.
В ближайший мой приезд в Тель-Авив из глухой провинции, куда меня загнали чекисты от Сохнута, его показали ещё раз на автобусной остановке: без гаоновской кепки, в приличном костюме, с престижным портфелем, он прошёл возле меня, сдержанно кивнул и вошёл в автобус, который отошёл.
Показали, чтобы не думал плохо.
37. Что им мои яйца?
Прошли тридцать лет с того дела и полгода от покушения.
2.3.2004. 9:30 утра, больница «Хадасса Эйн-Керем». У меня очередь к профессору-урологу Подэ по пустяковому расстройству.
Прибыл в назначенное время. Среди ожидавших приёма оказался Абрам Соломон – давний знакомый, бывший сосед по дому, построенному для новоприбывших. Изредка встречались в городе, обменивались крайне противоположными взглядами на события. Больше слушал он.
Обычное выяснение между знакомыми: «У тебя что? Ты к кому? Какая очередь?» – закончилось полной ясностью про меня. А про него было ясно, что он не к профессору, а к кому-то другому.
Потом он рассуждал вслух: делать тут нечего, наверное, лучше пойти в другую больницу, которая ближе к дому.
От места его проживания в центре города до обеих больниц одинаково далеко. Но если уже здесь – чего уходить? И чего терять очередь, которую ждать не один месяц?! А если не заказал очередь предварительно – так с тридцатилетним стажем пребывания в стране без очереди сюда не приходят.
И ты, Абрамчик!
Чекист играл плохо. Не ориентировался на местности. Не подготовился.
Про меня он узнал, но не всё. Но его ожидание без очереди могло стать заметным. Поэтому он продолжал сомневаться: идти ли к врачу или уйти? Зациклился на этом.
Меня вызвали к профессору.
Сбоку от стола профессора сидели два чекиста. Профессор спрашивал меня и делал пометки. А я смотрел на чекистов – молодые мужчина и женщина.
Посмотрел женщине в глаза – она их не отвела, не опустила, а ведь знала, что увидит меня голым.
Вчетвером прошли за перегородку. Я лёг на высокую медицинскую кровать, расстегнул ремень, спустил брюки с трусами до ботинок. Над голой нижней частью тела возвышались голые ноги, согнутые в коленях.
Было чуть обидно за мой обрезанный сморщенный кончик.
Профессор оттянул одно яичко, зажал мошонку между пальцами – яичко оказалось у него в ладони. В таком моём положении он долго научно поучал чекистов, которые стояли за моей головой. Потом надел тонкую прозрачную перчатку на правую руку, вазелином намазал указательный палец и сунул в заднее отверстие. И в этом моём положении он давал долгие пояснения.
Потом профессор вышел, не положив мне на живот салфетки для вытирания от вазелина, как было в прошлый мой визит ровно год назад. Я ждал. Приблизился чекист и неожиданно быстро вставил и вынул палец. А чекистка бросила мне на яйца несколько салфеток.
Не было обидно за промах с чекистами – всё в их руках – и жизнь, и заднее отверстие.
Задели меня салфетки, которые профессор осторожно клал на живот, а эта блядь швырнула.
Когда я вышел после осмотра, который взял немалое время, Абрамчик был на прежнем месте.
Я сказал, что у меня нормально, дали очередь через год.
Я собрался уходить.
Если он тоже уйдёт сейчас – так чего сидел? А если останется – мол, были сомнения, но всё-таки к врачу идёт, а значит, и очередь у него имеется.
Чекист принял одобренное мной решение – остаться.
И никаких концов.
Это пусть рассказывают другим. Но только не мне.
За людьми всегда остаются концы.
А вот что чекист засунул пальцем?
Поживём?
Увидим?
38. Приглашение к убийству
Биньямина Кахане убили 31.12.2000. Кто убил – у меня не было сомнений. Как и насчет убийства его отца – большого рава.
Рав знал, что его убьют. Сожалел, что это сделает еврей.
Убиваемые знают, кто убивают и за что убивают.
И я знаю, что пришла моя очередь.
Я не ставлю себя рядом с равом. Я только его давнишний поклонник.
Рав – большой еврей. Тысячи должны быть ему благодарны за его борьбу за наше освобождение.
А я – еврей с большим опытом двух утопий. Ведь кто, как не я, чувствует их руку. Чекистскую.
«Кадры решают всё», – говорил любимый вождь двух утопий.
Полгосударства – кадры для отделов кэгэбэ: для полиции, для прокуратуры, для средств связи, для общественности, для суда и прочих отделов.
Полиция – шьют дело, заводят мотоцикл, опускают маску на глаза.
Прокуратура – открывают любое дело и закрывают любое.
Средства связи – промывают мозги по делу.
Общественность – зрители, слушатели, читатели – правильно понимают дело и одобряют любое дело.