Можно отстраниться от чужой неприятности.
Или от подозрительного случая.
Или от подозрительного человека.
Но обещать и не сделать.
Начинающий знает: грех.
Жуткая девальвация слова «рав».
19. Памяти рава-маляра и маляра-рава
О многих поступках в жизни сожалею.
Если записать, будет толстая книга.
Однажды, по рабочим делам, катил на своём драндулете после урока рава Зильбера. Перед ним был урок рава Йоэля Шварца. А перед ним урок рава-маляра Немировского.
До обеда он учился сам и учил других, а после обеда работал.
Когда я повернул со Шмуэля-анави и круто поднимался по Ехезкэль, рядом с тротуаром толкал тележку рав Немировский. На тележке были большие банки с краской, в них он упирался и толкал тележку в гору.
Лицо согнувшегося рава и моё лицо, сидящего за рулём, оказались рядом. Мы кивнули друг другу.
Первое, что пришло мне в голову: тележка не войдёт в драндулет.
Многие годы за рулём научили улавливать в глазах людей даже скрытое желание, чтобы их подвезли.
Но глаза рава только приветливо улыбались.
Однажды рав попросил подвезти в дальний район, куда с тележкой не добраться. Пока мы загружали краски, кисти, лестницу в машину, рав рассказывал, почему вынужден попросить меня. Водители автобусов с высоты своих кресел не дают ему подняться со схваченным в охапку имуществом. А вызванные таксисты подъезжают, осматривают выставленное к погрузке на тротуаре и уезжают обиженные.
Моя машина уносилась вперёд от тележки рава. С каждой секундой росла невозможность остановить её из-за множества машин на дороге.
Если бы в его глазах была искорка просьбы.
Мне было бы легче остановиться.
Я бы остановился.
И свершилось бы чудо – тележка вошла в драндулет.
Если бы остановился.
Я плáчу.
– За мои грехи умираю, – сказал рав.
Я сидел у его постели. Я не поверил.
Весь он – от глаз до ног, которые уже плохо слушались, – не просил помощи.
Перед такой силой я боялся произнести слово.
Через несколько дней он умер.
У него не было телефона.
У него не было чековой книжки.
Время не согнуло его.
Верхняя одежда выглядела старее его.
Учил меня:
«Не смотри по шляпе».
«Не суди по бороде».
Я случайно узнал, что он герой.
И раскрыл это в книге «Мудаки»:
«Ешиботник из Меа Шеарим ушёл на фронт, находившийся в нескольких километрах, за Баит-веГаном. Евреи были на высотке, египетский батальон – под высоткой. Прославленный египетский батальон успешно продвинулся к Иерусалиму.
Перед началом боя на высотке были тридцать парней, которых спешно собрали и послали на последний рубеж защиты Иерусалима. За спиной был Баит-веГан, были видны дома, женщины, дети – без мужчин: все были призваны.
К десяти часам вечера египтяне начали: засыпали высотку снарядами и минами, пулемётные очереди прошивали высотку во всех направлениях. Ешиботник оказался в одной землянке полметра на полметра со Шломой Броером. Пули свистели над их головами. Первым бежал командир в первые полчаса боя, за командира стал ешиботник. В паузах между снарядами сотни глоток ревели: "Вырежем евреев! Вырежем евреев!"
В течение ночи были убиты и ранены около двадцати парней, ещё несколько – бежали.
Четыре часа утра. На высотке – ешиботник, Шломо и маленькая пушка, и к ней только шесть снарядов, поэтому ночью из неё не стреляли. Перед ними были зверем ревевшие египтяне. За спиной в домах – дети и женщины.
Закрыл глаза ешиботник и увидел резню, которую устроят там через пару часов, озноб охватил его.
Египтяне решили, что дорога на Иерусалим открыта, и начали продвигаться, крича: "Вырежем евреев! Вырежем евреев!" Для большей уверенности они бросали вперёд гранаты.
До египтян было несколько десятков метров. Попросил ешиботник Шлому оттянуть пружину у пушки. Оттянули. Выстрелили. Снаряд разорвался в самой гуще египтян, но кричащая масса двигалась по инерции и была уже близко. Снова выстрелили. В упор. Взрыв. Крики ужаса. Животные крики. Египтяне повернули и побежали.
Иерусалим был спасен.
Днём подошло подкрепление в сто двадцать солдат, они присоединились к остаткам отряда ешиботника и преследовали убегавший египетский батальон.
Через две недели вернулся бежавший командир. Потом какие-то мудаки сверху наградили мудака снизу, этого командира, какой-то мудацкой наградой и он рос и дорос до полковника армии обороны Израиля. А ешиботник рос и дорос до рава армии Всевышнего, хранящего Израиль в тысячелетиях».
Никакими словами не оправдаешься, человек хороший.