Внезапно мир Пола и Майкла лишился своей теплой сердцевины — объятий, вкусной стряпни, нежных пальцев на лбу во время болезни, градусников, так уютно встряхиваемых и засовываемых под язык. Все, что было связано в сознании со словом «мама» — и в чем мальчики-подростки продолжают нуждаться не меньше, чем новорожденные, — теперь сгинуло, кроме последней стопки любовно выстиранных рубашек и полотенец на Фортлин-роуд.
Для Джима Маккартни это был сокрушительный удар. Мэри была не только любовью всей его жизни, но ее организующей силой. Кроме своего любимого сада, он всегда оставлял на ее попечение все домашние дела. Теперь ему предстояло взять на себя заботу о Поле с Майклом, провести их через все перипетии подросткового возраста, и все это без второго заработка, который всегда обеспечивала Мэри. Когда объявили ужасную новость, у Пола непроизвольно вырвалось: «Как мы теперь будем без ее денег?»
Поначалу казалось, что Джим не в состоянии справиться с потерей; рыдая, он говорил, что хочет «быть с Мэри» — как будто тоже собираясь уйти из жизни. Мужчины в ту эпоху, особенно мужчины-северяне, не должны были проявлять эмоций, и сыновья не знали никакого другого отца, кроме как совершенно владеющего собой джентльмена с трубкой.
«Это было для меня самое худшее, — потом скажет Пол. — Видеть, как папа плачет». Тем не менее, как бы он ни был убит горем, на публике из карих глаз не пролилось ни одной слезы. «Я твердо решил, что не дам этому меня задавить. И продолжал, как раньше. Я научился прятаться в раковину».
Глава 4
Изображая стиль
Рок-н-ролл, накрывший взрывной волной ничего не подозревающие пятидесятые, сделал многое для тогдашних британских мальчиков. У Пола он превратил защитную оболочку в рыцарские доспехи.
Душевный упадок Джима Маккартни продлился недолго. Похоронив Мэри — по католическому обряду, согласно ее предсмертной воле, — Джим вытер слезы и решительно приступил к своим новым обязанностям. После смерти матери Пол с Майклом какое-то время оставались в Хайтоне, у тети Джин и дяди Харри. Когда они вернулись на Фортлин-роуд, отец снова выглядел самим собой, тем же сдержанным джентльменом, что и прежде.
Учитывая его скромный заработок, не было и речи о том, чтоб нанять домработницу. Поэтому в пятьдесят пять лет ему пришлось самому научиться готовить и делать остальные домашние дела, которые мужчины его поколения, особенно на севере Англии, всегда считали «женской работой». Сыновья, как настоящие бойскауты, помогали чем могли — Пол теперь был гордым обладателем «бивачной нашивки» за мастерство в разжигании костра и приготовлении на нем пищи. Многочисленные дяди и тети образовали единый фронт, поднимая дух осиротевшей семьи частыми визитами и приглашениями на трапезы. Каждый вторник Джин и Милли делали в доме генеральную уборку и готовили, чтобы по возвращении из школы Пола с Майком ждал горячий ужин.
Обстановке, которую создал Джим, может быть, не хватало уюта, но она никогда не была унылой. «У нас дома всегда смеялись, — говорит Майк Маккартни. — Всегда звучала музыка — либо папины пластинки, либо он сам за пианино, либо собирались родственники и распевали песни. На папу иногда находили мысли [о Мэри], но тут же была тетя Джин или кто-нибудь еще, и скоро все приходило в норму».
В теперь уже исключительно мужской атмосфере Джим продолжал придерживаться многих гигиенических и медицинских правил, установленных Мэри под влиянием ее больничного опыта, — например, допускались только белые скатерти и полотенца, потому что цветные могли запачкаться незаметно для глаз. Он тоже заботился о питании сыновей, настаивая на здоровой диете с высоким содержанием клетчатки и ежедневно интересуясь, хорошо ли работает их кишечник. Также, в отличие от большинства холостяцких жилищ, в доме всегда пахло лавандой, которую Джим выращивал в своем садике и растирал пальцами, чтобы та дала аромат.
Осиротевшие семьи часто утешаются тем, что заводят собаку, однако Полу с Майком этого было не нужно: лай с территории соседнего полицейского училища не умолкал почти круглые сутки. На широком лугу позади их дома постоянно разыгрывалось какое-нибудь представление, будь то натаскивание собак или выездка осанистых полицейских лошадей. Там у всех на виду регулярно проводились конные занятия или проверка собак на исполнение команд, которая всегда заканчивалась упражнением, увиденным мальчиками в их первое утро, — преследованием беглеца, палящего из пистолета, которого немецкая овчарка догоняла, хватала за огромную рукавицу и валила на траву. Пол с Майком выставляли стулья на плоскую крышу бетонного сарая в садике и наслаждались бесплатным спектаклем. Пол особенно любил статных рыжих полицейских кобыл, функция которых в ту безмятежную пору в Ливерпуле была чисто церемониальной. Глядя, как они гордо переходят с одного аллюра на другой, он едва ли предполагал, что когда-нибудь сам заведет породистых лошадей и будет на них ездить.