Тем же, кому посчастливилось остаться в живых, судьбой будут уготованы не менее суровые и опасные испытания. И ветераны испанских событий вновь вступят в кровопролитную схватку с фашизмом на фронтах второй мировой войны, будут мужественно противостоять маккартистскому произволу в послевоенной Америке, встанут в первые ряды борцов за демократию и мир. Лишь немногие предпочтут забыть об идеалах фронтового товарищества, остаться в стороне, уклониться от дальнейшей борьбы. Политическое безволие и безверие в возможность победы над силами зла приведут в стан реакции талантливого писателя Джона Дос Пассоса, который не постесняется назвать себя в автобиографической статье «современным Каином». Предаст товарищей по оружию бывший интербригадовец Эрик Блэр. Под псевдонимом Джордж Оруэлл он приобретет шумную известность в капиталистическом мире как автор злобной антисоветской утопии «Ферма животных» и антикоммунистического пасквиля «1984 год». Но таких, как Дос Пассос и Оруэлл, будет меньшинство…
Впоследствии Поль Робсон утверждал, что поездка в Испанию в 1938 году стала «поворотным пунктом» в его жизни. Это признание нуждается в уточнении. Видимо, правильней было бы сказать, что испанские события ускорили формирование политического сознания Робсона, привели его к более ясному пониманию общих целей, стоящих перед честными людьми планеты. Он воочию убедился в том, что «существует связь между проблемой угнетенных народов и необходимостью для артиста в полной мере участвовать в борьбе против фашизма».
В июне 1938 года Робсон едет к горнякам Уэльса, чтобы петь на торжественном митинге в честь их земляков — бойцов интернациональных бригад в Испании. «Уэльские горняки и другие рабочие, с которыми я встречался в Англии и Шотландии, — вспоминал Поль, — говорили о том, что между нами существует более тесная связь, чем только общая борьба за демократию, против фашизма».
«Если мне протянули руку братства рабочие Англии, — рассуждал тогда Поль, — то наверняка рабочие протянут ее мне и в Америке. В период наступающего величайшего кризиса я должен быть прежде всего среди негритянского народа, я должен принять участие в его борьбе за новый грядущий мир, к которому он стремится».
Под влиянием друзей-коммунистов, одним из которых был Бен Дэвис, Поль начал знакомиться с доступными ему работами классиков марксизма-ленинизма. Изучение теории научного социализма показало Робсону правоту американских коммунистов, утверждавших, что негритянское национально-освободительное движение носит не расовый, а классовый характер. Главная его движущая сила — негритянский промышленный пролетариат Севера страны, органически связанный с передовой частью белых рабочих и с негритянским сельскохозяйственным населением южных штатов, подвергающимся особо беспощадной эксплуатации и жестокой дискриминации.
Но как ни велико было желание Поля возвратиться на родину, он не мог покинуть Англию, не осуществив задуманного и не завершив начатого. После поездки в Испанию Робсон был поглощен идеей создания художественного фильма, повествующего о подвигах бойцов интернациональных бригад, и намеревался воплотить на экране образ одного из командиров батальона Линкольна — негра Оливера Лоу. Однако тщетными оказались попытки Поля отыскать единомышленников среди руководителей британских кинофирм.
От чувства горечи, вызванного неудачей с замыслом фильма, Робсона избавила новая работа, на этот раз на сцене любительской театральной студии «Юнити», основанной на средства лондонского пролетариата. Четырнадцатого июня 1938 года здесь состоялась премьера одноактной пьесы драматурга Бена Бенгала «Растение на солнце», в которой рассказывалось о забастовке американских рабочих. Робсон играл роль ее организатора, профсоюзного вожака. Репетировали поздними вечерами в заброшенной церквушке у Сент-Панкраса, конечной железнодорожной станции Лондонско-Мидлендского района. Усилиями студийцев крохотное душное помещение было приспособлено для театральных представлений. Билет на спектакль студии стоил один шиллинг, что равнялось ежегодному взносу каждого из актеров студии. Конечно, ни о какой оплате их труда не могло быть и речи. Все декорации, бутафорию студийцы делали своими руками, а то и просто обходились принесенными из дома мебелью, одеждой, посудой и прочей утварью, необходимой для постановок.
Робсон любовался увлеченностью своих партнеров пэ сцене — докеров, судоремонтников, железнодорожников, металлургов, людей разных профессий, на первый взгляд далеких от искусства. Он наслаждался атмосферой истинного товарищества, царившей в «Юнити». «Юнити» — «единство», какое точное название! Ведь студийцев объединяла всепоглощающая бескорыстная любовь к театру. Трогало Поля и то, с каким уважением и вниманием прислушивались они к его замечаниям и советам.
С руководителем студии режиссером Гербертом Маршаллом, который и пригласил Поля участвовать в постановке, Робсон был знаком со времени первого приезда в Москву, в 1934 году. (Тогда Маршалл учился во Всесоюзном государственном институте кинематографии у С. М. Эйзенштейна.) Иногда на репетициях Герберт шутливо ревновал своих воспитанников к Полю, добродушно ворча, что никак не может разобрать, кто же в конце концов ставит спектакль, он или Робсон.
В день премьеры Поль нервничал, словно новичок, и поначалу недоумевал, видя, что другие участники спектакля не разделяют в полной мере его волнений. Но, выйдя на сцену, скоро понял, почему они так спокойны, что казалось странным ему, профессиональному актеру.
Рабочие играли для рабочих, для таких же тружеников, приходивших в свой театр. И сложно было представить зрителей более чутких и доброжелательных. Порой создавалось впечатление, что они забывали об условности происходившего на сцене и отождествляли актеров с персонажами. В отличие от традиционной театральной публики собравшиеся в зале «Юнити» вели себя намного свободнее, раскованнее. Здесь не считалось зазорным высказать вслух свое отношение к поступкам героев спектакля. И такое поведение публики отнюдь не обескураживало студийцев. Скорее наоборот, оно служило для них своеобразным камертоном, показывая, насколько интересна и удачна их работа.
Неожиданно и сами зрители превратились в участников спектакля: это произошло в сцене митинга, когда на призыв Поля к забастовке дружно откликнулся весь зал…
На протяжении двух месяцев студийцы «Юнити» играли «Растение на солнце» при переполненном зале. В некоторых лондонских газетах, главным образом социал-демократического и лейбористского направления, появились хвалебные отзывы о спектакле. Один из рецензентов отмечал, что деятельность студии «Юнити» свидетельствует о богатых творческих возможностях самодеятельного рабочего театра. Заслуженно разделив успех студийцев, Робсон мог с гордостью говорить о своей причастности к «созданию рабочих театров в Англии, чтобы помочь развитию культуры рабочего класса».
Как-то после очередного спектакля в «Юнити» к Полю, стоявшему в толпе зрителей, подошел бедно одетый смуглолицый юноша и, смущенно улыбаясь, напомнил об их встрече в Москве на квартире С. М. Эйзенштейна.
— Вот уж не ожидал увидеть вас здесь, Тендулкар, — крепко пожал протянутую руку Робсон. — Сейчас разыщем Маршалла. Герберт будет рад встрече с соучеником по московскому киноинституту. Поедем ко мне и проведем вместе этот вечер.
— Я пришел не один, — тихо сказал Тендулкар. — Вы не будете возражать, если я познакомлю вас со своим земляком? Для нас, индийцев, его имя олицетворяет борьбу за независимость родины. Вы, наверное, слышали о нем…
— Неру? — спросил собеседника Робсон. — Замечательно, Тендулкар, что вы пришли с ним в наш театр.
Было уже далеко за полночь, а в окнах квартиры Робсонов на Букингем-стрит, 19, горел свет.
— Индия вновь обретет себя, когда свобода откроет перед ней новые горизонты. — Гость говорил неторопливо, изредка поднимал голову и испытующе смотрел на Поля. — Тогда будущее будет занимать ее гораздо больше, чем недавнее прошлое, полное разочарований и унижений. Она уверенно пойдет вперед, полагаясь на свои собственные силы и в то же самое время готовая учиться у других и сотрудничать с ними. Сегодня она колеблется между слепой привязанностью к своим старым обычаям и рабским подражанием иноземному укладу жизни. Ни в том, ни в другом она не может найти ни облегчения, ни источника жизни и развития.