Чей полыхающий взор
Ядовитейшим гневом светился,
Стация вмиг сокрушил,
А его соучастников грозных
Просто потряс.
Помысли, друг, взгляни на Катилину,
Который пал на землю с громким криком.
Узри этот кинжал, что поджигатель
Пришпилил к боку лезвием кровавым.
Взгляни на зрителей, премного устрашенных
Тем, что чуть было жертвами не стали.
Заметил ли ты здесь штандарт старинный,
Что Карфаген разрушил африканский?
Хоть я тот самый, кто эту картину
Великолепную нарисовал,
Я все же содрогаюсь от восторга.
При каждом слове важном Цицерона
Вся кровь моя бурлит и закипает,
И я предвижу, твердо убежден,
Ты тоже дрогнешь от такого вида.
Иначе невозможно. Древний Рим
Сильнее этой не давал картины.
Заметь на шлемах воинов ты перья —
Подъяты вверх они дыханьем ветра.
Зри также острых частокол камней —
Как разместил их автор сей поэмы.
И ты найдешь, я знаю, новый взгляд
В том, что начертано на этой вот колонне:
«Senatus, curia». И подлинный сей вид
Впервые был представлен вам Сезанном.
О зрелище, что впечатляет глаз
И поглощает зрящего тотчас!
Но хватит рисовать тебе несравненные красоты этой восхитительной акварели. Погода улучшается, хотя я и не уверен, что она все-таки установится. Что можно сказать наверняка, так это то, что я сгораю от желания пойти и искупаться… (далее в письме следует опущенное здесь стихотворение. — Ред.). Я заметил, что после работы кистью мое перо не может сказать ничего стоящего… (стихотворение опущено. — Ред.). Я кончаю наконец, а то я только нагромождаю глупости на тупости…»
Рисунок Сезанна не носит ни малейших попыток изобразить римскую сцену. Вся обстановка приблизительно средневековая, сенаторы похожи на французских судей, Цицерон и Катилина изображены в современной одежде, а красноречие Цицерона показано облачком ветра, которое сбивает Катилину и заставляет его распластаться внизу. Поль должен был читать в школе речи Цицерона против Катилины. Он поместил в одном углу латинский текст начальной фразы первой речи. «Доколе, Катилина, ты будешь искушать терпение Сената». Когда мы вспомним, что отец Поля пытался в это время направить его к карьере юриста, мы заметим, что фигура авторитета (Цицерон, великий законник, — Луи-Огюст) попрекает мятежника (Катилина — Поль) за его отступничество, его поражение в схватке за успех и в попытке оправдать себя в глазах общества. Мятежник — это сын, который в своем предыдущем письме Золя выражал отчаянное решение оглуплять и огрублять себя и который всем своим существом отвергал Право со всем его могуществом. Рисунок, однако, довольно неуклюж и куда как менее выразителен, чем шуточные стихи. Если это было лучшим, что Поль мог сделать в свои девятнадцать лет, то можно понять, почему он с трудом мог поверить в свою художественную одаренность.
Следующее письмо, от 19 июля, представляет собой сочетание шуточек, замешанных на бунтарском духе и грезах о девушках. Оно начинается призывом к Золя сочинить стихи на разные рифмы; стоит заметить, что первое слово, случайно пришедшее Сезанну на ум, это revolte.
Письмо от 26 июля обнажает страх Поля перед экзаменами и перед отцом, которого он должен был удовлетворить. В этом напряжении Поль ударяется в религиозные выражения, насмешливые и богохульные, но свидетельствующие о по-настоящему глубокой обеспокоенности и чувстве мученичества. «Экзамены у меня начинаются 4 августа, может, всемогущие боги позаботятся о том, чтобы я не разбил нос при моем, увы, приближающемся падении». Письмо это было написано совместно Полем и Вайлем и подписано «Басезанль». Золя приехал на каникулы, и снова вся троица была вместе — «борясь, швыряя камни в горшки, ловя лягушек». 1 октября Золя вернулся в Париж в лицей. Поль и Байль приступили к экзаменам 12 ноября. Байль успешно выдержал их и уехал учиться в Марсель. Поль прошел испытание тоже 12 ноября: assez bien. В письме Золя он, как обычно, пытается обратить в шутку свои боязни, говоря, что он умрет молодым из-за переизбытка esprit («остроумие», «дух»). Он продолжает следующими стихами:
«Да, друг, о да, я рад неимоверно.
От титула сего подъялась гордо грудь.
Ни греки, ни латынь терзать меня, наверно,
Не будут больше ни чуть-чуть.
Блажен тот день, когда сей пышный титул
Пришел ко мне. Ура, я бакалавр!
Прежде чем степень взять, немало, знать, я выпил
Латинской вместе с греческой отрав».