На следующее утро Мег поговорила с ним серьезно.
— Томпсон, — сказала она, — ты здесь и в то же время тебя здесь нет. Наверное, скоро ты совсем исчезнешь. Скажи, ты сам искал смерти? Хотел проучить меня? Я понимаю, что должна извлечь для себя урок, но если бы я знала какой! Каюсь — я принимала то, что имела, как должное, без всякой благодарности, и напрасно. Я думала, что у меня будет покорная, ласковая собачка; она позволит себя баловать и будет слушаться хозяйку — а взамен получила тебя. Я думала, что мой муж будет зримым воплощением моих собственных фантазий, а взамен получила Тимми. Неудивительно, что он дал мне отпор. Я всегда считала, что злы и несдержанны другие люди, а не я, но оказалось, что это не так. Я сама ничуть не лучше. Дело не в них, правда? Дело в нас самих.
Мег замолчала, и ей почудилось, будто она слышит, как терпеливо и шумно сопит Томпсон.
— Томпсон, — продолжала она, — пусть твой дух покинет этот дом; спустись на дно моря, куда уходят, откуда всплывают огромные безмолвные корабли, и скажи своему хозяину, что я прошу у него прощения.
На «Поларис» поступило два сообщения. Одно — из службы семейных новостей. Капитан молча убрал их в папку.
— Я знаю, что это для меня, сэр. Что-нибудь с Мег? Она здорова?
— Совершенно здорова.
— Тогда что же, сэр? Томпсон?
— Так уж заведено, мой мальчик, что плохие вести сообщаются в последний день плавания. И поскольку с этим ничего не поделаешь…
Но Джим рассказал ему все.
— Томпсона пристрелил фермер: пес, видишь ли, гонял его овец.
Некоторое время Тимми молчал. Аромат цыпленка a l'ail, начиненного двадцатью головками чеснока и долго томившегося в крепком бульоне на медленном огне, заполнил весь камбуз, да пожалуй и всю лодку. Аромат действовал успокоительно.
— Бедная Мег, — первое, что сказал Тимми. — Бедная Мег, совсем одна, теперь даже пса нет с ней рядом. Но к родам я успею вернуться домой, и то хорошо.
— А я к Зелдиным не успею, — тихо порадовался Джим. — Да и что от меня толку при родах?
Кроме этого сообщения на лодку поступил приказ из оперативного отдела немедленно возвращаться на базу. Капитан передал приказ команде, а потом откупорил вторую канистру белого вина и снова добавил туда несколько капель крови за всеобщее братство и немного кошенили; они выпили, и Джим принялся разделывать цыпленка. Чеснок напоминал по вкусу и молодой турнепс, и хорошую картошку. Офицеры смаковали цыпленка и наслаждались «красным» вином. Часы показывали одиннадцать тридцать. (В этом плавании обед передвигался на все более ранние часы. Казалось, с каждой неделей, проведенной под водой, голод донимал их все быстрее.)
— «Итак иди, — сказал Проповедник, — ешь с веселием хлеб твой, и пей в радости сердца вино твое, когда Бог благоволит к делам твоим[9]», — процитировал капитан.
Тимми в урочное время подумал о Мег и вдруг услышал собачий лай. Лай был такой явственный и громкий, что Тимми недоуменно огляделся — откуда он?
— Вы слышите собачий лай, сэр?
— Не слышу никакого лая, — ответил капитан. — И с какой стати мне его слышать? Мы под водой.
То ли приятное шипение банановых оладий с ромом на сковородке, то ли тонкий букет запретного вина, то ли дух бедного убиенного Томпсона тронул душу капитана, но как бы то ни было он вдруг сказал:
— А знаете, если бы поступил приказ нажать на кнопки, я бы не подчинился. Так вот разом все потерять?