За многие столетия индустрия пергамента разрослась до неописуемых размеров и дотянулась своими щупальцами до каждой планеты Империума с хотя бы намеком на промышленное производство. Ходили слухи, что в знаменитых мирах-архивах случались войны за предприятия по изготовлению пергамента и права на его распределение.
Пятьсот лет назад у великого магистра Администратума Скито Гавайя спросили, что бы могло облегчить его тяжкий труд. Говорят, что ответ был таким: «Свиная кожа. Много свиной кожи».
Разумеется, очень немногие из живущих видели настоящую свинью. Если, конечно, не работали в сельскохозяйственном мире — только там еще встречались эти разбухшие от жира и гормонов мешки мяса. Их постоянно кормили, и они постоянно росли, пока не достигали таких размеров, что не могли ходить из-за огромной массы: тонкие ножки ломались под тяжестью туши. Коров люди тоже встречали только в виде жесткого волокнистого белкового экстракта, который выливался на пищевые поддоны во время обеденных перерывов. Эти животные были легендарными созданиями — такими же редкими, как реликвии святых, Ангелы Смерти или чудеса Императора: все знали, что они существуют, но почти никто их не видел.
Большая часть пергамента в Империуме, разумеется, была не животного происхождения. В основном его выращивали из лабораторного генетического материала в баках, сушили в виде полотен в несколько километров длиной, нарезали, скатывали и упаковывали для доставки. Такой продукт отличался качеством, дешевизной и простотой в производстве, что отлично подходило цивилизации, больше всего ценящей объемы и стандарты. Но не всех высокопоставленных писцов это устраивало. Они хотели, чтобы их автоперья оставляли след на шкуре когда-то живого существа, чтобы металлический наконечник касался мест, где когда-то росла шерсть и проходили кровеносные сосуды. Писцы хотели, чтобы написанные ими документы, когда отправятся в вакуумные капсулы и подземные хранилища, ничем не отличались от знаменитых древних книг, переплетенных в кожу и отделанных золотом.
Терра поглощала объемы пергамента — как стандартного, так и особого, — сравнимые с потребностями целого субсектора. Скриптории планеты, самые почтенные и прославленные из всех, отличались глубокой приверженностью традициям, зачастую столь древним, что их происхождение обросло мифами и легендами. Самые крупные скриптории отводили целые шпили под искусство каллиграфии и украшения рукописей, многократного переписывания, копирования, редактирования, перевода и компиляции. Ряды тускло освещенных столов тянулись, насколько хватало глаз, пока не растворялись в пыльном сумраке залов, и за каждым сидел писец, крепко сжимающий перо со стальным наконечником в узловатых пальцах. Аугментические глаза подолгу жужжали и фокусировали линзы, прежде чем металл касался пергамента. Каждая выплата десятины фиксировалась. Каждый отчет после каждого сражения записывался. Каждое судебное слушание протоколировалось. Каждое признание еретика заносилось в реестр. Все эти документы потом попадали в похожие на пещеры хранилища, на попечение сервочерепов и сервиторов, где медленно покрывались плесенью, ожидая своего часа. Казалось, что когда-нибудь эти горы документов обрушатся и погребут своих создателей.
Товар для ценителей — настоящий пергамент — проходил завершающие этапы производства на самой Терре. Контейнеры с полуфабрикатами приезжали на одну из немногих сохранившихся мануфакторий, разгружались, проверялись, вымачивались, выскабливались и растягивались на железных крючьях, пока не получалась характерная гладкая поверхность. Этой работой на протяжении поколений занимались целые династии, и в иных местах история производства пергамента уходила в глубь тысячелетий. Не менялись ни место, ни семьи, ни оборудование.
Одним из таких мест был Мордант. Он располагался в старой, истощившей ресурсы промышленной зоне, со всех сторон окруженной громадными заводами по переработке прометия, из-за которых в воздухе было больше сажи, чем кислорода. Мануфактория представляла собой хаотичное нагромождение древних, осыпающихся зданий с высокими крышами из чугунной черепицы и торчащими отовсюду трубами вытяжной вентиляции. Надо всем этим поднимались клубы пара из отстойников, собирающиеся в молочно-белые облачка. Они цеплялись за антенны и щупы атмосферных датчиков и повисали, будто обрывки тумана в доисторическом лесу.
Рев посадил «Тень» у самой границы мануфактории. На посадочной площадке уже стояло несколько крупных орбитальных челноков с готической буквой «М» — символом Морданта — на борту. Корабли были неплохо оборудованы и старательно обслуживались — как и положено орбитальным челнокам. Несколько рабочих и сервиторов продолжали трудиться в сгущавшихся сумерках: одни копались в двигателях транспортов, другие возили груды необработанных шкур на грав-тележках. Когда Рев вышел на площадку, никто не обратил на него внимания и не помешал войти в здание.