— Мне так жаль, Юлия, — произнес он с чувством. — Так жаль.
Кроул позволил себе ненадолго предаться воспоминаниям о том, какой она была когда-то — живой и полной энергии. Гук всегда отличалась эксцентричностью, даже до того случая, до ошибки. Она ненавидела этот архив, хотя и понимала, почему здесь оказалась.
Проводя облаченным в керамит пальцем по щеке погибшей, инквизитор услышал знакомый голос в мыслях — этот насмешливый, колючий и жестокий треск, поднимающийся из мерзкой чужацкой глотки, пропитанный безудержной злобой тысячелетней выдержки.
«Ты должен был быть здесь, Кроул, — нашептывал он. — Должен был прослушать то сообщение».
Инквизитор поднялся на ноги и позвал офицера, ответственного за расчистку помещения.
— Подготовьте это тело к кремации, — сказал он. — Обращайтесь с ним предельно аккуратно. И дайте знать, когда все будет готово. Я сам проведу церемонию.
Офицер сотворил знамение аквилы и поспешил передать приказ подчиненным. Кроул уже двинулся дальше в глубины книгохранилища, ведомый очередным внезапным озарением. Приходилось ступать осторожно: пол в этой части архива был завален раскаленным мусором. По углам лежали трупы сервиторов. На неестественно раздутых, мускулистых телах виднелись раны от лазерных выстрелов. Цепи, по которым они когда-то взбирались к потолку, провисли и, слегка позвякивая, раскачивались из стороны в сторону.
Архив Корвейна, помимо центрального круглого зала, включал в себя множество длинных коридоров, отходящих от него во все стороны. Многие из них более или менее уцелели при пожаре. Огонь не успел распространиться далеко, когда пожарные команды принялись за работу. Инквизитор двинулся по одному из таких проходов, касаясь пальцами грубых, отделанных металлом корешков.
В самом конце тоннеля, уходящего в глубь цитадели, света практически не было. Здесь хранились запрещенные книги, скованные толстыми цепями. Кроул сел на покрытый черной пылью пол и принялся искать что-то на самой нижней полке. Не каждый инквизитор признался бы в том, что обладает такими опасными произведениями. Некоторые были написаны на древних, давно вышедших из употребления формах готика. Иные являлись без сомнения неточными переводами с доимперских языков: франкийского, инглийского, мандринского. Разобраться в этих текстах смог бы только крайне одаренный лексикограф и археописец, но содержание для правильного читателя поистине было бесценным.
Кроул едва заметно улыбнулся, откладывая в сторону том, озаглавленный «Этика, доказанная в геометрическом порядке», и погружаясь глубже в царство древнего пергамента и тяжелых переплетов. Спустя некоторое время ему удалось отыскать то, что нужно, — старую книгу в потрескавшейся, окованной железом обложке. Ее охватывали две цепи с двумя разными замками. Чтобы справиться со вторым, пришлось потратить немало сил — он открывался старой кодовой фразой, которую пришлось извлекать из самых глубоких закоулков памяти. Коснувшись обложки, Кроул почувствовал, как стазисное поле покалывает пальцы. Только самые редкие, самые еретические и извращенные произведения могли похвастаться такими мерами защиты.
Он посмотрел на корешок. Это была копия, снятая с копии, которую, в свою очередь, тоже копировали в скриптории, уничтоженном шесть тысяч лет назад. Для таких людей, как, например, Тур, одного присутствия этой книги хватило бы, чтобы оправдать полное уничтожение всего живого в цитадели.
Надпись была не на готике, и Кроул лишь приблизительно понимал ее смысл. «Принесение даров» или что-то в этом роде. Но для верного толкования понадобилась бы помощь квалифицированного транслектика.
Он зажал книгу под мышкой и направился обратно.
Вернувшись в центральный зал, инквизитор обнаружил, что тело Гук уже унесли, но теперь по разрушенному архиву бродила Хазад. Он неуклюже прохромал к ассасину.
— Прошу прощения. — Кроул невесело улыбнулся, извиняясь. — Ты согласилась работать вместе с нами, а теперь… случилось вот это.
Хазад пожала плечами. Похоже, силы к ней вернулись. Кожа снова приобрела здоровый оттенок, который будет постепенно исчезать по мере пребывания на Терре. Двигалась она с прежней смертоносной грацией.
— Не имеет значения, — ответила ассасин. — Я хотела сражаться дольше.
— Спиноза приняла верное решение, — сказал Кроул, — Каким бы тяжелым оно ни было. Это не конец.