Матвей молчал.
Вмешался дед Степан. Разглаживая пшеничной желтизны бороду и важно покашливая, он сказал:
— Тугодумы, вот и ревут.
Матвей обиделся, но не сильно.
— Что давно об этом не сказали?..
— Может, и ругни не было бы, — заметил Мирон Орлов.
Стоя за столом, поставленным среди двора, на зеленом гусятнике, атаман звал стариков:
— Чего же разбрелись? Будем продолжать.
— Знытца, пойдемте, а то как бы не стало заметно, что сговариваемся, — многозначительно посоветовал Аполлон.
Старики медленно подходили к столу.
— Так вот, господа старики, — снова заговорил атаман. — Прямо надо ответить на этот вопрос: будем прудить пруд или нет?..
Рванув фуражку на самые глаза, с табурета поднялся Аполлон. Он хотел отвечать на вопрос, он хотел говорить со всеми присутствующими, но не мог на них смотреть. С давних пор он усвоил манеру не глядеть на людей.
— Пруд прудить надо, — отделяя одно слово от другого, сказал он. — Только нерадей с этим не согласится.
— А вот, по-моему, не надо, — помешал ему Ковалев.
— Ты — нерадей, и тебе ничего не нужно.
— Пруд мне не нужен! — настаивал Ковалев.
— Ты, знытца, нерадей. Мозгов, знытца, у тебя нет…
— А твои мозги чужими горбами умеют работать! — поддержал Ковалева Андрей Зыков, кум и сосед Хвиноя.
Однако Аполлон по-прежнему был спокоен, и никакие колкости его не смущали. Все так же глядя в землю, он настаивал на своем:
— Только лентяй не согласится со мной. Вы, знытца, спросте Хвиноя, Федора, Кирея, и они вам скажут, что пруд прудить надо. Люди бедные, а понимают. Знытца, правду я говорю или нет?.. Хвиной, Федор Евсеев, отвечайте!..
Наступила минута замешательства. Хвиной и Федор, встречая выжидательные взгляды присутствующих, растерянно молчали. Но вот, собравшись с силами и покачиваясь из стороны в сторону, Хвиной выговорил:
— Правду сказал Аполлон Петрович…
— Правду! Правду! — дважды выкрикнул Федор Евсеев.
Аполлон опросил по одному больше половины присутствующих, и каждый с обреченной неизбежностью признал, что пруд прудить необходимо.
Самодовольно улыбнувшись, он спросил:
— А кто же против?
— Я против, — заявил Андрей Зыков.
— И я против! — крикнул Ковалев.
— Двое — обществу не указ, — засмеялся дед Степан.
— Как двое?.. А Матвей? А Обнизов? — кричал Ковалев, озадаченным взглядом окидывая Матвея и Василия.
Но те молчали, стараясь показать свое безучастие ко всему происходящему.
— Мое последнее слово: пруд прудить будем? — настойчиво спросил Аполлон.
— Будем!
— Будем!
— Не будем! — возражали Ковалев и Зыков, но их голоса звучали одиноко.
— Ковалев и Зыков не хотят прудить! Всем нужно, а им, знытца, не надо, — посмеиваясь, заметил Аполлон и опустился на стул.
— Всем не нужно, да вы им глотки позатыкали… Руки надо посчитать, — злился Зыков.
Поставили на голосование. Голосовали сначала «за».
Первыми подняли руки Аполлон, Степан, затем Хвиной и Федор, а потом уже, как бы нехотя, Матвей, Обнизов и за ними все остальные.
Не голосовали только Ковалев и Андрей Зыков.
Хвиной и Федор Евсеев подняли руки выше других, стараясь, чтобы Аполлон и Степан заметили это.
«Их больше… Вот сволочи!» — подумал Ковалев и тоже поднял отяжелевшую руку.
Атаман улыбался, а Матвей и Василий стояли перед столом суровые. Можно было подумать, что они голосовали по принуждению.
— Господа старики, — заговорил атаман. — Теперь о том, как будем наряжать рабочих на пруд — или с души, или с рогатой скотиняки?..
Он точно и в самом деле хотел быть беспристрастным и не знал, как лучше, интересовался мнением большинства.
— На мое, атаманово, усмотрение, стоило бы не иначе, как с души. Скорей запрудим, и выйдет, как говорится, баба с возу — кобыле легче. Так я думаю, и думаю не плохо.
— Чего-то криво у атамана выходит!.. — крикнул Андрей Зыков. — Пить воду будут быки, а не люди, У Аполлона восемь пар, у Степана десять, у Федора Ковалева и у Василия по шести, а все они малосемейные. Значит, за них будут работать другие? Умное дело! Дураков нашли! Стыдно! Мошенство!..
— С рогатого скота посылать рабочих! — сказал кто-то.
— А то как же! — поддержали его.
— С души надо! — вставил и Мирон, приподнимаясь на носки начищенных сапог.
— С быков!
Крик нарастал. Ковалев своим грубым басом поддерживал атамана и тех, кто предлагал посылать «с души».