А потом звенел будильник. Саня отрывал от подушки набитую дроблёным камнем голову и шёл на кухню. Чашка с кофе казалась свинцовой. К счастью, двадцать минут, за которые он успевал добежать через парк до работы, возвращали его движениям и мыслям присущую от природы стремительность. Но где-то накапливался тот «свинец».
Ты устал, друг, отдохни. Хотя бы просто выспись. Но как выспишься, когда тебя обступают просьбы о бессмертии. Несметное число просьб. День и ночь они висят в уме, как стикеры с напоминанием о невыполненных делах, и вместо глухого, восстанавливающего силы сна тебя мучат видения.
Полагая себя специалистом маленьким, не призванным к великим делам, Саня всё-таки ухитрился зарасти пациентами, как бурьяном. После работы непременно кто-нибудь ждал его у крыльца поликлиники и провожал домой, выясняя дорогой – делать ли прививку от гриппа, соглашаться ли на шунтирование, как советует профессор Н., а также другие вопросы, как пустячной, так и великой важности.
Звонки, переписка, беготня по соседям, полагавшим, что имеют особое право на внимание доктора, – всё это приподнимало Саню на высоту утомления, с которой любая ситуация становилась видна как на ладони. Мозг включал повышенную передачу, и интуитивные решения самых сложных вопросов, принятые в такие минуты, неизменно бывали верными.
Коллеги относились к Александру Сергеевичу с уважением, однако не без юмора. Случалось, он выпадал из профессии и задумывался о смешных вещах. Не сменить ли ему медицину на что-нибудь более действенное? Например, молитву! «Саша, принимайте фенибут! Фенибут вам поможет!» – иронизировал его старший коллега, невролог, истинный профи и атеист.
По большому счёту, Саня был с ним согласен. Фенибут или что покруче – и долой из медицины, для которой непригоден совсем.
Однажды он сошёлся сам с собой на том, что не лечит людей, а попросту «держит дверь». Для стариков – чтобы не захлопнулась. Для прочих неловких – чтобы не защемило больно. Отзывчивость делала Саню швейцаром без сменщика. Валясь с ног, он подпирал вечную дверь, через которую било жизнью.
Особенно его мучили родственники безнадёжно старых людей, врывающиеся в кабинет, звонящие и поджидающие его у поликлиники с каким-нибудь убийственным вопросом. Скажем, если делать всё, как он скажет, то будет ли гарантия? И никак он не мог, не хватало духу, ответить честно: «За гарантией – это, ребята, к Богу! Разве я тут решаю хоть что-нибудь? Я маленький, дверь держу!»
Два года назад, к великому удивлению Аси и Софьи, Саня женился. Сёстрам казалось естественным, что никто из кандидатур, ежедневно встречавшихся на пути их лучшего в мире брата, не осмеливался забрать «народное достояние» в личное пользование. Возможно ли приватизировать в одни руки Покров на Нерли? Дрезденскую галерею или Уффици со всем содержимым? Так кому же могло прийти в голову отнять у целого мира для себя для одной Саню Спасёнова!
И всё-таки отыскалась Маруся. По совету знакомой она привела к доктору своего старенького дедушку. Заглянув после приёма в кабинет с полными слёз глазами, Маруся попросила Александра Сергеевича повторить для неё главное, а то дедушка что-нибудь напутает. С тяжёлой чёрной косой, лежащей на узком плече, с узкими запястьями нервно сцепленных рук, слегка полноватая и словно бы стесняющаяся своей проявленной женственности, Маруся гнездилась на краешке стула и с отвагой слушала доктора. В ответ на все его предписания и советы она мужественно подтверждала – «да!». А вечером позвонила ему уточнить назначение.
Кто дал ей номер? Неужели он сам? Теперь часто, до или после работы, Саня видел её – у поликлиники или на лесной аллее, по которой возвращался домой. Маруся робко роняла вопросы, кивала в ответ и твердила своё неизменное «да», пока однажды Саня не почувствовал, что переполнен её согласием.
Марусины «да» стучали в голове, сливаясь с пульсом, как шаг судьбы. «Да, Саня! Да. Именно да! Вот теперь – да!»
Ещё ничего не случилось в реальности – ни свиданий, ни заветных слов. Но он уже всё понял и рассказал сёстрам.
«Конечно, женщина с совестью не осмелилась бы тебя присвоить, – рассудила Софья. – Но, в конце концов, кто-то должен присматривать за хозяйством, пока ты на подвигах. Приводи – посмотрим!»
Предложение Маруси о совместной жизни Саня принял с нежностью, но без иллюзий. Это был меткий удар по его предназначению – голова с плеч. Как любящий муж отныне он был обязан потеснить из жизни излишек работы, и в первую очередь её неоплачиваемую часть – стариков, инвалидов и сложных подростков, с которыми он приятельствовал, оказывая посильную помощь. Он больше не имел морального права ложиться в два и вставать в шесть, чтобы заняться их нуждами. Теперь у него была семья – Маруся и её дочка Леночка.