Ася поставила поднос на пол и поправила крестик. На серо-синей вязке Саниного свитера были видны «соляные» следы стирального порошка. Маруся, опасавшаяся всего, брала для стирки двойную дозу. Помедлив, Ася осторожно смахнула крупинки.
Сёстры знали, как незакреплённо брат существовал в новой семье. Он, наверное, и спал на лету, не прислоняясь. Как люди уходят в пустыню, в пещеру, в стылую келью, чтобы открыть в себе дверь чему-то большему, так, возможно, и Саня, загнав себя на Марусину чужбину, хотел открыться чему-то.
Эх, если б можно было хоть ненадолго заполучить брата к себе! Прошлой зимой, между Новым годом и Рождеством, Маруся с Леночкой уехали к родным в Калугу, а Саня приболел, и сёстры зазвали его к себе. Что это были за дни! Как будто детство выпорхнуло из-под ладони. Сколько было выпито чаю под родительское варенье! Сколько всего припомнили из милой давней жизни! Даже сны им снились о прошлом – они обсуждали их утром за завтраком. Правда, Лёшка тогда ещё жил у себя. Он бы, конечно, всё им испортил, поскольку из другой сказки.
Выйдя из комнаты, Ася мельком оглядела прихожую – нет по-прежнему ни Софьиных сапог, ни пальто. Вызвала номер сестры – раз, другой и третий, пока вдруг не получила эсэмэску: «Прекрати сажать мне заряд! Приду, когда смогу!»
В пять утра повернулся ключ, в дом на цыпочках просочилась Софья. Скинула сапоги, пальто в тающем снегу и тут же была атакована вылетевшей из кухни сестрой.
– Совсем ты с ума сошла! – шёпотом набросилась Ася. – Где ты бродишь? – Хотела обнять – живая, и слава богу! – но Софья глянула как-то холодно, незнакомо, словно в её обличье домой пришёл другой человек.
– Мы три блинчика тебе оставили. Будешь? – торопливо сказала Ася и убежала на кухню.
Софья вошла следом, сполоснула руки и, налив в чашку воды из кувшина, с жадностью выпила.
– Дядю Мишу сбили! – сообщил Лёшка, просидевший всю ночь на кухне, возле Аси.
– Знаю, – хрипло отозвалась Софья и плеснула себе ещё воды.
– Да, а у нас ведь Саня! – спохватилась Ася. – Илья Георгиевич его пригнал. В гостиной оба спят, не буди! Маруся обзвонилась. Объясняю – спит человек, вымотался, – не понимает!
Софья, не дослушав сестру, быстро прошла в гостиную. На диване бурлил водопадами, свистал ветрами в печной трубе сон Ильи Георгиевича.
– Саня, проснись! Надо вставать! – перекрывая «звуки природы», громко и твёрдо сказала она.
Брат тут же вскочил, огляделся, припоминая, где и как его угораздило выпасть в сон, – и увидел сестру.
– Соня, что случилось? – спросил он свежим встревоженным голосом, словно и не думал спать. – Что у тебя?
– Поезжай. А то тебя Маруся сожрёт, – сказала Софья и скупо поцеловала брата в висок. – Давай. Утро скоро.
– Да! – Он подхватил со стола чашку и двумя глотками допил холодный чай. Зажмурился, прогоняя остаток сна, и опять уставился на сестру. Определённо, с ней что-то было не так! Он чувствовал, как из области Софьиного сердца невидимо подтекает тёмное – кровь, тоска, беда. – Соня! Я же вижу! Говори немедленно!
– Не сейчас! – отрезала Софья и вышла из комнаты.
Прежде чем уйти, Саня ещё раз склонился к спящему Илье Георгиевичу. Взяв аккорд на запястье, прижал тайные струны, вслушался. Положил затем ладонь на морщинистый лоб старика, кивнул – и вышел в прихожую. Его провожали сёстры и племянница Серафима, выскочившая из спальни в пижаме, со спутанными волосёнками, дышащими детским сном.
– Саня! Ты послушай! – заторопилась она, боясь, что её остановят. – Пашка ведь к себе привёл собаку! А Илья Георгиевич не пустил! И мы сидели все во дворе. Я сказала: ну что, моя хорошая, будешь кусочек? А она мне улыбнулась и расправила уши!
Саня опустился на корточки и, расцеловавшись с племянницей, понял, что до слёз не хочет домой – как, бывает, ребёнок не хочет от родителей утром в садик.
– О! Сейчас кому-то будет кирдык! – крикнул из кухни Лёшка. Он высунулся в окно, рискованно подставив голову под сосульки, и увидел: во дворе под облепленной мокрым снегом липой стояла Маруся. Из опущенной форточки такси выкатывалась кабацкая музыка.
5
Когда за братом закрылась дверь, Ася ринулась на балкон. Вот Саня – вышел из-под козырька и сразу попался. Стукнула дверца, стала глуше музыка, поехали… Стоя на зябком воздухе, Ася смотрела на опустевший двор. Мокрые снежинки, как большие неуклюжие комары, путались лапами, висли друг на друге, усеяли всю липу. В последние дни под утро сильно пахло бензином. Но, может, никакой это и не бензин, а просто Москва печёт на Масленицу огромные уличные блины? На невиданный пир по ночам собирает дома, и чаёвничают они под звёздами марта?