«Иван». Они смотрели друг на друга. Позади позвали «Герхард Шварц». Это значило, что нужно встать к стенке. К остальным лощёным, пузатым и сухопарым, аккуратным и собранным. Теперь Герхард знал, что такое Ад. Пережить это снова, хоть один раз – вот что. А он переживёт. И потом опять. И ещё. И ещё. Он уже в Аду. Герхард сам не заметил, как его оттеснили к стене. «Ещё раз», - думал он, как заведённый. – «Ещё раз, ещё раз, ещё раз, ещё раз, ещё раз».
Поднялись автоматы. «Помогите», - прошептал Герхард соседу, но тот не отреагировал. – «Помогите», - повторил Герхард уже громче. – «Помогите», - он перешёл на крик, а потом на визг. – «Помогите! Люди, помогите!!!»
Никто не ответил, никто не засмеялся, никто не выругался, никто головы не повернул. На Герхарда смотрела бездна, сомнамбула, антропоморфное выражение бессмысленности. Никогда в жизни он не чувствовал себя настолько беспомощным. Не к кому было обращаться, он был один, единственный живой человек перед скалой рока. Герхард заплакал, свалившись на колени. «Кто-нибудь... кто-нибудь… хоть кто-нибудь…» Он заорал, когда затрещали выстрелы, и пришёл в себя, только увидев, что ему тянут кубик. Тут же бросился, попытался вцепиться в подошедшего, завыл: «Помогите! Помогите! Прошу вас! Кто-нибудь! Пожалуйста!», но только оторвал клок лохмотьев с номером. Тринадцать сорок два.
Снова выстрелили. И опять пришла боль. И она принесла неожиданное облегчение, показавшись лишь малой щепоткой, по сравнению с чудовищным ожиданием. Герхард чувствовал, как пчелиный рой пожирает его лёгкие, но он был счастлив, и в умиротворении он смотрел, как ручейки крови, бьющей из живота, размеренно текут к глазам, огибают поток воздуха, рывками выходящий из пробитых рёбер, и затекают в нос. Следом за болью должна была прийти смерть, но она всё задерживалась, и цепкий старательный разум Герхарда, вдруг очистившийся от ужаса, заработал. Он заметил приближающуюся тень и понял, с какой целью она приближается, а потом он заметил кубик, выпавший во время рывка, и вспомнил – кнопка. Это она была как-то связана с повторением Ада. Уже не разумом, уже скорее интуицией Герхард понял: если он не нажмёт на кнопку - не будет никакого Ада. Не будет повтора. А если нажмёт… Герхард сам поразился чудовищной наглости этой мысли: он сможет выжить.
Кубик лежал совсем рядом, всего в десятке сантиметров. Протяни руку, схвати. Вот у него остановились босые ноги, давай же, давай-давай. Только теперь Герхард понял, что он не может. Руки не слушались его, только в глубине бесполезной груды мускул и сухожилий едва-едва мерцало сердце. И бешено носилась, нарезая круги, круша стены, сшибая углы – мысль. Это она заставила Герхарда поднять взгляд куда-то несоизмеримо вверх, на своего убийцу, всмотреться в направленный для контрольного выстрела шмайсер, а потом впиться как слепень – глазами в глаза. «Тринадцать сорок два», - попытался произнести Герхард, узнавая номер палача, но его губы не шевельнулись, лишь пошли кровавыми пузырями. – «Иван! Иван! Иван!!!» Истошным взглядом Герхард падал в глубины сомнамбулы, нащупывая в бездне человека. Теперь Герхард чувствовал, что любит его, обожает, как одарённого сына, как мать, как себя, всем сердцем, до конца. «Давай же, Ваня! Я знаю, ты там есть! Не можешь не быть! Я тебя найду!» И Герхард нашёл. На одно мгновение между ними пронесся ментальный сигнал. Дуло дрогнуло и опустилось. Русский посмотрел под ноги, поднял кубик и вложил его в руку немца. Снова поднялся узкий ствол шмайсера. Но это всё было уже не важно.
«Герхард Шварц». Он послушно встал у стены. Сверху неслись первые капли дождя. Рядом всхлипывали. Впереди – были. А Герхард считал. Одиннадцать, двенадцать, тринадцать. Два шага от стены. Ориентиры – след сапога и гильза. Шестнадцать, семнадцать. Не расслабляться. Совещаются. Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь. Нужно повторить всё, как было: Наклон головы, поворот стоп, взгляд. Смотреть вперёд. Наглость, гордость и отвращение. Наглость, гордость, отвращение. Подбородок поднять. Шестьдесят пять, шестьдесят шесть, шестьдесят семь. Десять стрелков слева, восемь справа. Немецкие автоматы, отобранные заключёнными у охраны, мало дополнительных рожков. У троих шмайсеры. Восемьдесят два, восемьдесят три, восемьдесят четыре. Сверкнула молния – теперь Герхард уже замечал все детали. Полил проливной дождь, которого раньше он просто не видел. Сто семь, сто восемь, сто девять. Команды. Командует первый слева. Табличка с номером сорвана. Рыжеволосый. На правой руке нет мизинца. Поднялись автоматы, и Герхард с вызовом выставил грудь вперед, стиснув зубы, и только продолжал считать. Сто двадцать три, сто двадцать четыре. Ему предстояло ещё не раз выдержать этот момент, и не два, и не десять. Ещё час назад он решил бы, что это настоящая пытка. Но теперь…