Старик среагировал замедленно. Он слабо охнул, поднялся и, шаркая, подошёл к двери. На пороге стоял Герхард. Он смотрел в пол, держал руки в карманах, и мундир его выглядел великолепно, будто по дороге он немыслимым способом ускользнул от всех капель дождя до единой. Баер удивился. Что он здесь делает? Герхард не отозвался. Он вдруг оказался в квартире, двинувшись вперёд просто, неуловимо и уверенно. Баер не успел даже обернуться, а Герхард уже стоял у плиты. Чиркнула спичка, зашумел газ. Герхард отошёл, а на камфорке стоял стакан с водой. Баер не понимал, что происходит. Стакан ведь нельзя ставить на огонь, минут пять – и он расколется. Зачем всё это? Герхард же продолжал жить какой-то отдельной жизнью. Он встал у окна, и вдруг неестественно дёрнулся, будто от электрического разряда.
«Вам плохо?» - спросил Баер. Он почему-то обратил внимание, что Герхард постоянно держит руку в кармане. Можно было бы подумать, что там пистолет, но шмайсер и так отчётливо виднелся в кобуре, ничем не скрытый. «Дайте пожалуйста книгу», - не оборачиваясь от окна, Герхард указал пальцем на полки. – «Третья полка сверху, красный корешок». Эта простая фраза произвела на старика огромное впечатление. Казалось, следовало засыпать незваного гостя вопросами, однако, что-то мешало. Что-то в движениях, в голосе Герхарда ломало старику волю, заставляя его беспрекословно подчиняться. «Критика чистого разума», - машинально прочёл он название на обложке, и опять, когда подавал книгу, поразился движению Герхарда. Тот не посмотрел, ничего не сказал, он двинулся без рывка, плавно и естественно так что книга будто сама собой оказалась у него в руках.
Шелестела камфорка, перелистывал страницы Герхард, а старик наконец-то смог собраться с мыслями. Он понял, что есть ещё одна вещь, мешающая ему заговорить – страх. Баер был одним из немногих нацистов, знающих, что в концлагере планируется восстание. Он не первый месяц помогал заключённым и теперь вглядывался в лицо коменданта, пытаясь разобрать: «Знает он или нет?» В чём причина этого визита? Герхард до сих пор начальник концлагеря? Он случайно зашёл, скрываясь от преследования? Или он пришёл мстить? И, что значительно хуже, в соседней комнате ведь спит Эльза. Что будет с внучкой? Ей недавно исполнилось восемнадцать, как он сможет защитить её? Может, взять нож? Возьмёт, и что тогда? Альфред чувствовал, что даже при всём желании, даже пускай у него в руках будет автомат – он ничем не сможет повредить своему гостю. И никто не сможет.
Стакан треснул. Вода с шипением залила огонь. В это же мгновение Герхард захлопнул книгу. Он прошёл через кухню и вышел в коридор, по пути прихватив табуретку. Баер услышал с улицы выстрел, выглянул в окно. Дом был окружён, какие-то люди забегали внутрь. Значит город больше не под властью нацистов! Заключённые смогли поднять бунт! Эта мысль должна была принести удовлетворение, или хотя бы спокойствие, но она не принесла ни того ни другого. Наоборот. За спиной старика Герхард положил на кухонный стол чемоданчик, старый и пыльный, видимо, только что с антресолей, подошёл к потайному шкафчику, вынул бутылку спиртовой настойки, поставил рядом, потом смочил спиртом тряпку и принялся вытирать пыль, всё так же одной рукой, не вынимая другую из кармана. Баер смотрел за его ловкими размеренными манипуляциями, пока не увидел, как из-под слоя пыли, десятилетиями лежавшего на чемоданчике – показался большой красный крест. Тут его вдруг накрыло ощущение опасности. «Бежать», - думал он. – «Надо бежать, сейчас же, или закричать, позвать кого-то. Это его ведь ищут. Всё это должно быть как-то связано с Герхардом». Но Баер ни сделал ни шага. Он не мог оставить Эльзу одну. Просто не мог. Герхард тем временем закончил дезинфекцию стола, вытащил пистолет.
«Что вы собираетесь делать?» - спросил Баер, но ответа не получил. Теперь все его мысли были заняты внучкой. Не было смысла её скрывать, дыхание спящей девушки отчётливо слышалось на кухне. «Он знает», - окончательно понял Баер. Он отступил к двери в её комнату. «Вы ничего не сделаете Эльзе», - сказал он. – «Она тут не при чём». Герхард впервые поднял глаза на старика. В его взгляде была скука. «Уже делал», - сказал он. - «Разные…» - он вздохнул, – «разные вещи».
Герхард направил пистолет в пол и выстрелил. Несколькими этажами ниже что-то взорвалось. Стены задрожали. На улице закричали, кто-то стрелял. Прогремел ещё один взрыв и запахло дымом. Герхард поднял бутылку настойки и поднёс её к глазам. Он легко стоял на шатающемся полу, в то время как Баера отбросило в сторону, и он понял, что свалился ровно на ту самую табуретку, которую ранее брал его гость. И тогда ему показалось, будто все предметы вокруг, весь дом, трескающиеся стены, бегающие люди – танцуют какой-то замысловатый танец, и Герхард естественным образом кружится с ними в этом общем движении, будто поймав ритм. «Что… что вы такое?» - неожиданно для себя спросил Баер, когда нарастающие грохот и треск ещё не успели заглушить его голос. «Однажды вы назвали меня дьяволом», - подумал Герхард. – «Кто знает, может и так». Он бросил бутылку в окно, и это сработало как спусковой механизм. Рядом пророкотало, стены поехали в разные стороны, Баер куда-то падал, и когда всё стихло, лишь где-то сверху доносились утробные голоса людей, приглушённые метрами раскрошенного камня и дерева. Баер понял, что его завалило. Чиркнула спичка. Герхард зажёг свечу, и стало видно, что это полурасколотое помещение всё ещё каким-то чудом сохраняло признаки той кухни. Посередине всё так же стоял стол, а на нём лежал чемоданчик – теперь раскрытый.