— Менты — суки, — поддержал его Вепсаревич.
— Мальчики, не будем о грустном, — позвенела вилкой о рюмку моя соседка. — Давайте выпьем, а после Женечка Софронович что-нибудь нам споет. Женечка, спой нам что-нибудь. Если женщина просит…
— Окуджаву! Окуджаву! — закричали хором Верка, Аська и Анька. — А потом — танцы. Женя, поставишь музыку? Что-нибудь в стиле диско.
Выпили, закусили, сунули Софроновичу в руки гитару, и пока Софронович ее настраивал, снова выпили, опять закусили, и часть народа потянулась курить.
Ванечка, хоть сам не курил, отправился на кухню к курящим. Но явившийся на кухню Натан потянул Вепсаревича за рукав, и они, уйдя от дыма и разговоров, прошли в маленькую тихую комнату, где из мебели были только книжные стеллажи и диван, а из людей, кроме Ванечки и хозяина, только всхрапывающий на диване Сергей, муж застольной Ванечкиной соседки, жена которого сидела от них напротив.
— Ну что там у тебя было? — спросил Натан.
— О чем ты? — ответил вопросом Ванечка, хотя в общем-то, примерно, догадывался, о чем спрашивает его хозяин квартиры.
— Слышал, тебя месяц не было ни дома, ни на работе.
— Я болел, был в больнице.
— Что-то серьезное?
— А черт его знает. Неизвестная медицине болезнь. — Секретов Ванечка от Натана никогда не держал. Натан был человек свой, полагался на него Ванечка полностью, не было еще в жизни случая, чтобы мудрый Натан Завельский подвел кого-нибудь из своих знакомых. — Меня в ИНЕБОЛе больше месяца изучали, так ничего и не изучили. Погоди, сейчас покажу. — Ванечка расстегнул рубашку, задрал футболку и показал Натану покрытое паутиной тело.
Натан присвистнул, изумленно покачал головой, помял в руке густые шелковистые пряди.
— Больно? — осторожным движением пальцев он сорвал пяток сероватых нитей.
— Не больно, зудит немного. Да я уже привык к этой дряни.
— Ну а сам ты что думаешь? — спросил Натан, разминая пальцами паутину.
— Я о ней вообще стараюсь не думать, потому что, когда начинаю думать, всякий вздор в голову лезет, от которого дуреешь и всё время тянет надраться. И хочется, как у грибоедовских тетушек, книги все взять и сжечь.
— Вот так все сразу и сжечь? — Натан кивнул на книжные полки, где теснились, торчали, грудились сотни и сотни книг. — И почему книги?
— Не понимаешь? — Ванечка протянул руку и снял с полки том «Литературной энциклопедии». — Открываем на букву «Г», листаем: Гоголь, Гончаров, — замечательно. А на каждого Гоголя с Гончаровым приходится девяносто девять Гондоновых. То же самое на любую букву. Из чего, спрашивается, Натан, состоит вся наша литература? На ком она держится? На Гондоновых, которых девяносто девять на сотню, или на той самой одной девяносто девятой, которая Гончаров и Гоголь? Вот когда я об этом думаю, все у меня начинает чесаться и, похоже, не только тело — мозги покрываются паутиной.
— А ты не думай.
— Я не могу не думать. Чтобы об этом не думать, надо менять профессию. А я, кроме как книжки читать, больше ни на что не способен.
— Ты, Ванька, прямо какой-то весь идеальный стал. Да пойми ты, все эти Гондоновы — это гумус. Не было бы Гондоновых, не было бы и Гоголя с Гончаровым. Это не я сказал, это кто-то из литературоведов сказал. Лотман, Лихачев, я не помню. Так ты говоришь — исследовали тебя в ИНЕБОЛе? — Натан цокнул, потянулся за сигаретами, закурил и выдохнул дым. — ИНЕБОЛ — это серьезно, — сказал он, ломая спичку. — И что же? Ничего они у тебя не нашли и отпустили с миром? Так, что ли?
— Ну, можно сказать и так.
— Что-то ты, старичок, скрываешь. ИНЕБОЛ — это военное ведомство, оттуда так просто не выпускают. А может, ты оттуда сбежал?
— Выписали меня, Натан, ей-богу. Может быть, не совсем законно, но одежду во всяком случае отдали без мордобоя.
— Интересно. Не совсем законно — это как? Взятку, что ли, больничному начальству пообещал? Бесплатную подписку на собрание сочинений Феликса Суркиса? Или разделил ложе с любовницей директора клиники?
— Нет, — усмехнулся Ванечка, — ни то, ни другое. Просто наш заведующий запил — жена ему с главврачом изменила, вот он в отместку меня из ИНЕБОЛа и выписал, чтобы тому научная слава не обломилась.
— Да… — Натан восхищенно крякнул. — Прямо Шекспир какой-то, а не государственное лечебное заведение. Только, думаю, неизвестно теперь, кому что обломится после этого. В первую очередь, думаю, обломится тебе и этому мудаку — заву. Пиздюлей вам обломится и не просто пиздюлей, а пиздюлей в государственном масштабе. Потому что он — мудак, а ты мудак еще больше. ИНЕБОЛ — это же военные, гэрэушники, они шуток не понимают. Это тебе не менты, отбирающие у пьяных получку. У них, если какая беда, значит вражеские происки, не иначе. И ты, в любом случае, будешь крайний.
— Ерунда, не те сейчас времена.
— Времена у нас всегда те. Для них— всегда. Ты пойми, дурило, если ты к ним попал, значит они на тебя ставку делают, имеют в отношении тебя какие-то свои интересы. Про ИНЕБОЛ ведь уже много писали, и если даже девяносто пять процентов написанного вранье, то остальные пять наверняка правда. Вот, к примеру, люди-амфибии — у нас мужик один на заводе работал, так он когда-то водолазом служил и сам лично видел мертвого человека с жабрами, его винтом в Ладоге порубило — может, уснул в воде, может — сам под корабль сунулся — совесть парня замучила, вот и решил покончить самоубийством. Так люди с жабрами — это тоже инебольские разработки.
— То с жабрами, а здесь — паутина.
— Ну ты, Ваня, действительно святой человек. Война ж — это, в первую очередь, что? Деньги! И не просто деньги — а очень большие деньги. Ты знаешь, сколько на одной маскировочной одежде за счет этой вот твоей паутины можно сэкономить денежных средств? Не знаешь. Вот и я не знаю. А военные люди знают. В общем, долго ты от них не пробегаешь. Подключат ФСБ, всех районных стукачей по тревоге поднимут, в крайнем случае объявят тебя в средствах массовой информации носителем сибирской чумы или азиатской холеры…
— Это что же, ты советуешь мне идти сдаваться?
— Нет. Но прятаться у тебя вряд ли долго получится.
— Да не собираюсь я прятаться.
— А что думаешь делать? Пойти домой?
— Ну, не знаю. Пару дней побуду в бегах, отдохну, мороженого поем… Кстати, ты деньгами не выручишь? Ну, полтинник там, сотню, отдам при встрече.
— Сотней выручу. — Натан полез за деньгами. — А то смотри, у нас пока поживи.
— Спасибо, Натан, не знаю. Может, и поживу. Но вообще-то мне домой хочется. Кстати, матери надо бы позвонить… — Ванечка вдруг задумался, смял в руках одолженную купюру, не глядя сунул ее в карман. — У вас есть телефонный справочник? — неожиданно спросил он.
— Погоди-ка, — удивился хозяин. — Ты же матери собрался звонить, зачем тебе телефонный справочник?
— Понадобился, — ответил Ванечка, и взгляд его сделался странным, будто был он уже не здесь, не в стесненном пространстве комнаты, а блуждал в небесных лугах, освещенных нездешним светом.
Натан хмыкнул, пожал плечами и пальцем показал на стеллаж:
— Вон, на полке над телефоном. Звони, я пойду к народу. Эй, Сережа, утро уже, вставай. Пойдем к столу, а то выпивки не останется.
Растолкав отбрыкивающегося Сережу, Натан увел его под ручку из комнаты.
Ванечка, оставшись один, раскрыл справочник на разделе «Лечебные заведения», отыскал телефон справочной ИНЕБОЛа, набрал номер и, волнуясь, спросил: