Как только рассвело, я пошел во внутренний дворик — каждой собаке нужно несколько раз в день гулять. Дворик был окружен высокой, метра четыре, каменной стеной. Во дворике был сад из десятка ухоженных деревьев. Там же было две клумбы с какими — то красивыми, нездешними, цветами. В одной из стен была, разумеется, запертая, дверь. Я попытался через замочную скважину разглядеть, что находится снаружи и понял, что особняк, в котором я жил, находится не в городе — за дверью было открытое пространство, росла трава и дальше, метрах в ста, темнел лес. К лесу от двери вела тропинка.
Вид леса произвел на меня какое — то магическое действие, что — то изменилось у меня в душе. Это лес манил, звал меня к себе и я всем своим существом захотел оказаться там. Не знаю, было ли когда — нибудь в моей жизни более сильное желание. С этого мгновения у меня появилась ясная цель — я захотел вырваться из этого дома и уйти в лес. С этой мыслью я вернулся на свой коврик, под синюю лампу.
Скоро пришел Айболит и принес мне завтрак — никакой не собачий, а нормальный, человечий — макароны по флотски.
— Доброе утро! Вот, кормить я вас буду, как человека — пока сами не захотите чего — нибудь другого. Питание — двухразовое, утром и вечером, Джек так же питался. Вы кушайте, не стесняйтесь!
Я и не стеснялся, а пока я ел, Айболит рассказывал мне, как удачно у него получился это эксперимент, в результате которого я однажды увидел собачью морду в зеркале. Оказывается, он не весь мой мозг засунул в череп Джека — весь бы не поместился. Он взял только то, что было «я», моя личность или, если угодно, моя душа. Все же органы чувств остались собачьими. Личность Джека, если можно так выразиться, никуда не девалась, но звериный мозг слабее человеческого — в прямом, не переносном, смысле. То есть электрические импульсы моего мозга забивали импульсы Джека, поэтому я так легко его подавил.
— Вы, я вижу, позавтракали! Ну, теперь перейдем к делу. Я предлагаю сотрудничество. Без вашей помощи у меня ничего не выйдет, самое главное во всем этом — ваши ощущения. Вы будете мне помогать, а за это я буду вас хорошо кормить и лечить, если вы заболеете. Поместить ваше сознание снова в тело человека, увы, невозможно, не буду лгать. Если же вы не захотите во всем этом участвовать — ну что же, придется мне искать другого донора, а ваш разум я, извините, усыплю. Честно скажу, мне бы очень хотелось, чтобы вы согласились — такие сложные операции не всегда удаются, да и денег жалко. Ну, что скажете? Ох, вы же не разговариваете… Кивните, если согласны.
Еще вчера вечером я бы отказался, жизнь в собачьем теле представлялась мне хуже, чем смерть. Но сегодня я увидел лес, и у меня появилась цель. В тот момент я не подумал о том, что если откажусь, то Айболит убьет еще кого — нибудь. Мне было очень плохо, что меня в какой — то мере должно извинить, и думал я только о себе. Впрочем, к чему эти оправдания, мне не у кого просить прощения. Я кивнул.
— Ну, вот и ладушки! — обрадовался Айболит, — Теперь позвольте объяснить, что вам придется делать. Пройдемте, пожалуйста, в лабораторию.
Врач нажал кнопку в стене, решетка слева от меня поднялась и открыла доступ в небольшое помещение, также разделенное решеткой. Здесь был яркий свет, который шел из открытого окна, а больше от ярких ламп дневного света. Стены комнаты были покрыты чистым, белым кафелем. По ту сторону решетки были какие — то приборы, на моей же стороны их было всего два. Первый был шлем, прикрепленный на уровне моего роста. Вторым прибором был компьютер с огромной клавиатурой, сделанной в расчете на собачью лапу.
— Собственно, обязанностей у вас будет не много. Два раза в день следует снимать энцеэлектрограмму и проходить тесты. Для того, чтобы снять энцеэлектрограмму, вам надо засунуть голову в шлем и нажать вон тот красненький рычажок. Вот, попробуйте это сделать сейчас… Видите, как все просто. Это надо делать утром и вечером. Если забудете, то звонок вам напомнит. Вот так! — Айболит продемонстрировал звонок, — С тестами дело обстоит сложнее. Их тоже два, и проходить их надо сразу после предыдущей процедуры. Вам следует отвечать на вопросы компьютера, а сложность в том, что лапы ваши не очень подходят для работы с клавиатурой, даже специальной. Придется тренировать лапы, ничего не поделаешь! Этот же компьютер позволяет вести дневник ваших ощущений. С его же помощью я надеюсь вести с вами диалог, но сперва натренируйте лапы! Все понятно? Вот и ладушки! Да, кстати, убирать за вами и приносить еду будет лаборантка. Она, разумеется, считает вас обычным псом, и не надо выводить ее из этого заблуждения. Договорились?
Я кивнул и стал подопытным животным.
Ночи я проводил на коврике, в той самой комнате с синей, предположительно, лампой. Со временем я перестал бояться выходить ночью в сад и эти прогулки стали привычкой. Утром я также выходил в сад и долго смотрел в замочную скважину на темный лес, который все больше меня манил. Я выполнял все, о чем просил Айболит и довольно скоро научился работать на собачьей клавиатуре с приличной скоростью. Я проходил тесты, но результатов их не знал.
Хирург бывал у меня по утрам и вечерам, вид он имел довольный и говорил, что все идет так, как он и рассчитывал. Иногда он разговаривал со мной, рассказывал, как трудно ему было сделать эту чудо — операцию, результатом которой стало рождение зверя с человеческим сознанием. То, что он делал, он считал правильным и полезным для него лично и для всего человечества в целом. Он был, как я понял, принципиальным человеком, у него были свои понятия о добре и зле. Только его добро и его зло не совпадали с моими. Он об этом сожалел, но не чрезмерно — были и другие проблемы, более серьезные. По настоящему его интересовал только процесс превращения человека в зверя. Очень скоро у меня появилась и вторая цель, кроме побега в лес — я все больше хотел встретиться с Айболитом так, чтобы нас не разделяли толстые прутья решетки. Я не знал, что я сделаю, если такая ситуация сложится, но каждый день я желал этого все больше и больше.
Я теперь был совершенно один, сознание Джека исчезло, полностью растворившись в моем. Человек поглотил зверя, и теперь сам должен был постепенно в него превращаться.
Кормили меня всегда хорошо, только я не мог привыкнуть есть на людях или перед глазком телекамеры. Я брал зубами свою миску с едой и утаскивал ее в сад, поэтому у меня было две миски, и когда приносили еду, забирали пустую. Впоследствии это сыграло свою роль, но не буду забегать вперед.
Я думал, насколько стал ближе к зверю, но не находил никаких изменений в своей психике, пока не поймал себя на мысли, что пытаюсь схватить ртом надоевшую мне муху. Я стал внимательнее к себе приглядываться и заметил, что иногда мне хочется сырого мяса, что я спокойно выкусываю блох из шерсти и что с удовольствием погрыз бы кость, если таковая оказалось бы в поле моего зрения. Насчет блох — дело было поправимо, в подвальчике был душ, которым я мог всегда пользоваться, так как он и построен — то был специально для меня. Вода там была теплая и в нее что — то добавлялось — пару дней после купания эти твари меня не тревожили. Я думаю, что если бы душ не помогал от блох, я бы им вовсе не пользовался — никакой потребности мокнуть у меня не было.
Каждый день я проводил некоторое время в изучении двери, которая вела из дворика к лесу, и скоро я знал на ней каждую трещинку, но это мне не помогло — открыть дверь можно было только ключом, сломать — чем нибудь тяжелым, ломом, например, но в любом случае нужно было иметь руки. А рук у меня не было, только лапы.