Юра несмело подошел.
— Вы мне? — робко спросил он. — То есть… Вы — меня?
Верзила молча показал на стул напротив себя. Юра помедлил мгновение, потом застенчиво присел на краешек. Последовало короткое, напряженное молчание. «Уан, ту, фри, фо, — в полной тишине декламировал за своим столиком один из статистов, по мере сил изображая непринужденную зарубежную беседу, — ит мо, дринк мо…» — «Файв, сикс, севен, эйт, — отвечал второй, зачем-то заулыбавшись, — бич, оупн ер до…» — «Демокраси из э принсипал вэлъю, — сменил тему первый статист. «Оу, йе», — согласился второй, авторитетно покивав.
Верзила закончил оценивающе рассматривать Юру холодными, ничего не выражающими глазами и протянул ему через столик шершавую лопату руки.
— Иван, — коротко сказал верзила.
Юра протянул ему свою руку.
— Юра.
Против ожидания, Иван провел рукопожатие осторожно, не упиваясь силой. Ничего не сломал и не расплющил.
— Я тут слышал краем уха, как ты уламывал дежурную, — сказал Иван.
Юра не ответил, выжидательно глядя на него.
— Я тебе, конечно, ничего не обещаю, — сказал Иван, — но…
Юра весь напрягся. Даже чуть подался всем телом в сторону верзилы, который, кажется, готов был выступить в роли нежданного спасителя.
— Но зайди-ка ты, брат, — Иван глянул на часы, — сегодня часов этак в девять вечера в триста шестой номер гостиницы.
— И что? — с трудом сдерживая вдруг проснувшуюся надежду, порывисто спросил Юра.
— Ничего, — сказал Иван. — Там ты увидишь человека, очень свирепого на вид. Попробуй его убедить, что тебе позарез нужно на Рею. И ты ради того, чтобы туда попасть, готов НА ЧТО УГОДНО.
— Как это? — упавшим голосом спросил Юра.
— А вот так.
— На что это — на что угодно?
— Мало ли… Да ты не бойся, измену Родине тебе не предложат. Ты комсомолец?
— Конечно.
— Ну и там будут только кристальные коммунисты. Так что в этом смысле можешь не опасаться. Но… Ты симпатичный мальчик. Рейсы у нас до-олгие…
— Я… — Юра облизнул внезапно пересохшие губы. Тщетно. Язык тоже пересох. — Я не понимаю…
— А по-моему, — спокойно сказал Иван, не сводя с Юры холодных глаз, — ты все уже понял. Но, конечно, если тебе совсем даже не нужно на Рею — тогда другой разговор.
— Мне очень нужно на Рею, — тихо, но твердо сказал Юра, глядя прямо Ивану в лицо.
— Тогда не хер из себя маромойку строить, — сказал Иван.
СЦЕНА 7. ИНТ. ГОСТИНИЦА, ТРИСТА ШЕСТОЙ НОМЕР. ВЕЧЕР
Юра старательно пригладил волосы. Потом постучал.
— Войдите, — донесся изнутри низкий хрипловатый голос. Юра вошел.
Зная, кто за дверью, Юра старался владеть собой, но все же обомлел. Этих великих людей он с раннего детства видел на экране, миллион раз видел и миллион раз восхищался, — но никогда не был от них так близко. И уж подавно даже не мечтал оказаться с ними в одной мизансцене. Даже мысленно он не мог себе представить, что к ним можно будет обращаться по именам. Даже сейчас, когда до них было шаг шагнуть. Нет уж, пусть так и будут Быков и Юрковский. Хотя бы пока. Господи, как Быков спел тогда «На сопках Маньчжурии» — больше десятка лет прошло с тех пор, как Юра совсем еще мальчишкой впервые увидел ту ленту, а до сих пор слезы наворачиваются и ком подступает к горлу; никто ни до, ни после так эту песню спеть не смог… Вся русская сила и вся русская боль была в этом голосе, в этом лице, в этих широких беспомощных плечах… А Юрковский? Потрясающий, исполненный врожденного благородства и ума, но способный сыграть кого угодно — и дубину дворецкого, и хитрющего первосвященника… У Юры буквально ноги подкашивались.
— Что вам? — глуховато спросил Быков.
— Я… Я не знаю… — пролепетал Юра. Потом перевел дыхание, собрался с силами. Он никак не мог заставить себя посмотреть на блистательных актеров прямо — ни на того, ни на другого. Ему было стыдно. Ему было стыдно, что впервые он встретился с ними вот так. Играя вот ЭТО. Ужас. Хоть сквозь землю вались. — Понимаете, мне нужно на Рею. Очень нужно.
— Фамилия? — отрывисто спросил Быков.
— Бородин. Юра… Юрий Михайлович Бородин.
— Профессия?
— Вакуум-сварщик.
Быков тоже не глядел на Юру; сидел сутулый, как придавленный, и мрачно разглядывал пол. Да и Юрковский вертел в руке бокал с вином и был целиком поглощен рубиновыми отсветами в бокале. И Юра вдруг шестым, седьмым чувством, которое только и дает хорошему лицедею возможность всегда чувствовать партнера, всегда подыграть любой, самой мелкой его инициативе, всегда подхватить и отпасовать обратно на дальнейшую разработку любой оттенок, любую тончайшую перенастройку, которую плохой лицедей воспримет лишь как допущенную партнером обескураживающую неточность, и этим шестым-седьмым чувством Юра понял, что Быкову и Юрковскому тоже не по себе. Может быть, даже тоже — просто стыдно. Или хотя бы неловко. От того, ЧТО сейчас надо будет играть.