ПОЛДЕНЬ, XXI век
Апрель (52) 2009
Колонка дежурного по номеру
На этот раз почти ничего такого инопланетного. Сюжеты уходят в пространство не дальше Луны.
И ничего такого антиутопического. Время действия в представленных произведениях не особенно отличается от наших дней. Политический строй, как погода, — остается за окном, на улице, авторам не до него, персонажам тоже наплевать.
Тем не менее, социалистическая цензура запретила бы этот номер наповал, безоговорочно: за субъективный идеализм. Ну и за попытку протащить в картину мира Непонятное. Чуть ли даже не Потустороннее. Такая уж подобралась проза. Почти исключительно про то, чего не может случиться, поскольку не случалось никогда.
В одной из этих небольших повестей даже предсказан конец света. И назначен срок. С точностью до года. Якобы недолго ждать. То есть может показаться, что фантастика тут выдвинулась на прозрачную границу с мистикой. И промышляет контрабандой. Разные нелегалы суетятся: вампиры, там, таинственные двойники. Однако ужаса не наводят: слишком очевидно искусственное их происхождение. Отродья ума, олицетворенные выводы из логических парадоксов.
Мистика все упрощает: сводит законы Вселенной к правилам романтического искусства. К бесконечной контр-террористической операции: мораль против страстей — в области, так сказать, отрицательных величин. И / или мнимых, смотря как считать.
Логически же настроенному рассудку задана задачка посложней. От которой он всячески пытается увернуться, чтобы не потеряться в самом себе. Он ведь у нас материалист. Стихийный. Но не может же не видеть — не может не чувствовать, что реальность не исчерпывается генеральным каталогом тел и волн. Нечто очень (если не самое) важное, нечто в высшей степени реальное — не имеет с материей ничего общего. Эта штука называется Время.
Умозрительная, знаете ли, категория. Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать. Не причиняет физической боли. (Зато, увы, причиняет смерть.) И доступно лишь воображению. Подкрепляемому, впрочем, теорией вероятностей.
Но вроде бы имеется в человеческом мозгу один участочек, где время как бы овеществлено. Представлено противовесом (как в лифте или подъемном кране) — т. н. памятью.
И тут открывается возможность обратной связи. Если, например, отключить память — не остановится ли время. Или, наоборот, кабина лифта пробьет крышу и улетит вместе с ней. Чем не сюжет.
1
ИСТОРИИ ОБРАЗЫ ФАНТАЗИИ
Предупреждение.
Если кто-нибудь узнает себя в прочитанном, пусть не удивляется: это не он.
Глава 1-я
…благодать! Откуда словечко всплыло? Но, блин, в тему. Когда весна переходит в лето, а листья на деревьях совсем не устали, а метёлки ковыльные не жёлтые и пыльные, как в августе, а сочненькие такие, бархатные — тогда даже разбитым кирзачам прощаешь их дурацкое существование. Пусть даже говнодавы эти, сорок пятого калибра, находятся на твоих собственных многострадальных лапах. И иду я себе не торопясь, бляха ремня где-то в районе совсем ниже пояса, топочу расхлябанно в зелёной траве по колено и сшибаю изумрудные метёлки подобранным прутиком. Обед приятно улёгся в желудке, без пошлой тяжести — греет пузо, аки солнышко. Повара-узбеки, Равшан и Сайдуло, сегодня плов делали.
Я ж говорю, — благодать!
Интересно, Димыч опять в космосе? Или таки ж сподобился навоз убрать? Димка — мой друг. Я к нему иду, на свинарник. Димку мало кто по имени называет. Да и вообще помнит его имя. Товарищи-офицеры, если матюги опустить, говорят просто: «Рядовой Смольский, твою мать, где ты опять, мля, летаешь?!» Остальные Димку называют Марсианином.
Второе своё имя — Марсианин — Димка год назад заработал. Готовили нас к первым ночным стрельбам. Боевыми. Приказ о необходимости «катафотирования личного состава» — где-то в Забайкалье салабон, якобы случайно, сержанта подстрелил, — довели сначала на общем построении полка, потом отдельно комбатам и ротным, потом… «Катафотирование» — это чтобы на спине и груди каждого воина размещались катафоты, вроде велосипедных, но крупнее. Чтоб друг друга во тьме не пострелять, в общем. Непосредственно в день выезда на полигон наш батя, полковник Багров, построил всех на плацу и лично, с ударениями, проникновенно прочитал текст, который каждому из нас был знаком до буковки. До тошноты. До ночных кошмаров. Но полкану этого показалось мало, он пошёл вдоль первых шеренг, заглядывая стоящим в глаза и спрашивая: «Ты усё, сынок, понял?». Смольский, тогда ещё младший командир, стоял рядом со мной. Тоже в первой шеренге. Полковник Багров вообще дядька нормальный. Дембель, ему до пенсии дослужить — совсем чуть. И вот он подходит к ефрейтору Смольскому и спрашивает: «Ты усё, сынок, понял?». Смольский в это время находился как раз примерно на орбите Плутона. Вопрос застал Диму врасплох, и он тупо брякнул: «А?». Полковник Багров, крепенький, кругленький, бочоночек на ножках, терпеливо повторил: «О необходимости светоотражающего катафотирования личного состава при проведении ночных стрельб, сынок, ты усё понял?!». И тогда Дима, ростом головы на полторы выше бати, нагнулся, широко раскрыл свои серые с поволокой глаза, пристально, словно пытаясь узнать, но, не узнавая, вгляделся в лицо Багрова и задумчиво спросил: «О чём это, собственно, вы, господин полковник?».