— Да уж погожу, куды мне спешить! Но пусто мы живём, Иван, пусто! Уж как наскучили эти Бурдюковы… Словом перекинуться не с кем. Радио молчит. Телевизор тоже. Электричество порвано. Ничего, Иван, нет! За книжку, за какой-нибудь журнальчик… ей-ей, корову бы отдала! Вот не читала раньше, а гляди-тко! Телевизор, ящик этот, — и от него-то ни книг не покупали, ни газет не выписывали! Всё в сериалы таращились! Эх! Хоть бы старую, изорванную книжку, полкнижки… А то пялимся в энти карты кажный день! Я уж всякую крапинку-царапинку на них вижу, в шулера опытны могу иттить…
— Вот шельма!.. То-то гляжу, мои карты как книгу читаешь!.. Пойду-ка лучше к Бурдюкову, с ним перекинусь.
Протяжно промычала корова Мила. Ей ответила её дочка корова Клава.
— Чего это оне?
— Нишкни! — Марья вскочила с табурета; табурет упал.
— Эк разошлась! Тихо, говорит…
Старуха подошла к окну, отдёрнула занавеску.
— Кажись, слышу что-то. — Марья вглядывалась куда-то вдаль. — Ты не слышишь?
Двое в доме замерли.
Что-то гудело вдалеке. Будто какая-то машина.
— Стёпка с Федькой где? — опомнившись, спросила старуха.
— С коровами, понятно, — сказал старик. — К ним пойду.
Степан с Фёдором уже стояли на дороге. Коров загнали в стайку. Старший сын, высокий жилистый Фёдор, полуодетый, в брюках и галошах, щурясь, смотрел на песчаную дорогу. Его очки потерялись при бегстве из города в деревню, да и не бегстве — дезертирстве. Фёдор перебросил через шею ремень АК-74, поправил автомат на груди. Младший, Степан, пониже брата, плотно сбитый, широкий в плечах, засунув руки в карманы дырявого пиджака, казавшегося ему маловатым, насвистывал чистенько «Беловежскую пущу». На плече Степана висел экзотический пистолет-пулемет Шпагина, матово отсвечивавший хромом. Наверное, и в избе Бурдюковых шестнадцати- и четырнадцатилетние Ася и Катя тоже дослали патроны в патронники своих «Макаровых». Да и дед Игнат устроился в огороде не сорняки полоть. Остальные деревенские дома давно пустовали, разваливались: деревушка спряталась в сибирской глухомани. Оттого, видать, и ракеты её облетели…
— Не вижу… Что там, Стёпа? — спросил Фёдор.
Вдали клубился песок. Похоже, ехала легковая машина. Звук двигателя был лёгким и одиночным.
— Нет, не грузовик, — сказал Степан. — «Жигули» вроде! — Степан сплюнул. — Ну-ка, марш за забор! Фёдор, ты — за сирень. Всем лечь! — Степан снял ППШ с предохранителя, передёрнул затвор и лёг в траву.
— Натуральный солдат! — с удовольствием сказал Иван, устраиваясь за забором возле Марьи и глядя в щель между досками.
— Типун тебе!.. — огрызнулась старуха.
Белые «Жигули» остановились, не доехав метров десяти до Степана. Водитель заглушил мотор. Бока машины были ободраны так, словно по ним прошлись вилами, передние фары разбиты, дверцы с одного бока сильно помяты. От лобового стекла уцелела только левая половина, укрывавшая водителя от воздушного потока. Из «Жигулей», упираясь руками в землю, вылез худой парень в рваной футболке и джинсовых шортах. Упал на живот, с трудом сел. Степан смотрел на него через оседавшие клубы пыли. Пахло бензином. Степан поднялся.
— Руки вверх!
— Я не вооружён! — Парень встал на колени и поднял руки. Руки, однако, падали в стороны, и парень стал одной рукой держать другую.
— Лишних движений не делай, понял? — сказал Степан, подходя к приезжему. — В кустах и за забором люди с оружием.
— Мне бы только поесть! — сказал человек в шортах. — За мной никого нет, я один. Поесть, попить, с голоду умираю. Прямо сейчас умру.
— Это запросто, — сказал Степан.
Дырчатый ствол ППШ упёрся во впалую грудь незнакомца. Небритый, всклокоченный, вонючий человек. На щеках глубокие ямы, губы на зубах натянулись, глаза провалились. Поднятые руки — белые, странно длинные, вены — тонкие, фиолетовые. Не руки, а разлинованные странички из школьной тетрадки. 25 лет? 30?
— Раздевайся! До трусов, — приказал ему Степан. — Так оно безопасней. Не спеши, а то пальну. Мы два года людей не видели.
Приезжий, сильно шатаясь, встал на ноги. Он шумно выдохнул, и шорты сами собою свалились с него.
— Руки-то какие тощие! Не мужик, — сказал Степан.
Незнакомец, весь дрожа, стянул с тонкого тела грязную футболку.
— Ляг в траву, — сказал ему Степан и крикнул, не отворачиваясь от незнакомца: — Отец, принеси парню воды!
Незнакомец повалился на мягкую травку-спорыш у дороги. Лёг на бок, поджал к животу коленки. Из-за куста сирени поднялся Фёдор.
— Вроде мирный, — сказал он.
— Пить… Пить дайте! — глухо, в землю простонал пришелец, сжал в кулаке пучок спорыша.