Степан, сидя на полу, читал «В Париже» Бунина. ППШ на всякий случай положил под руку. Устроившийся рядом Фёдор выбрал своего тёзку Достоевского.
Дверь из сеней со скрипом отворилась.
— Шумно сегодня на деревне! — сказал Игнат Бурдюков. — Катю и Асю я оставил на улице. Караулят там — возле «Жигулей»…
Марья промычала что-то.
Семидесятилетний Бурдюков посмотрел на неё, обвёл взглядом остальных в доме.
— В начале было слово! — усмехнулся он.
Старик, шевеля губами, читал Дюма. Старуха, сжав кулаки и стиснув зубы, склонилась над Шекспиром. Нельзя было понять, болела она за Дункана или за леди Макбет… Степан, не таясь, плакал над Буниным, а Фёдор хмурился над «Идиотом».
— А? — спросила Марья, уставясь на вошедшего. — А, Игнат… Вон твоё молоко! — И вновь погрузилась в чтение.
Бурдюков взял со стола книжку, открыл. «Антон Павлович Чехов. Полное собрание сочинений в восемнадцати томах. Том четвёртый», — прочёл он на титульном листе. Опустился на пол, сел по-турецки и начал читать.
Его внучки, заглянувшие в дом, сверкнули глазами, выбрали по книжке и убежали читать на улицу. Ночью, под лунный свет, к ним присоединились все остальные. И бледно-жёлтый блин полной луны стал им милее дневного светила…
Когда поздним утром в избу ввалился отоспавшийся Василий, два семейства спали: кто на печи, кто на полу, и все — в обнимку с книгами.
— Кто там, во имя Вельзевула? Кто там, во имя другого дьявола?… — во сне спросила Марья и перевернулась на другой бок.
Мычал запертый в стайке скот.
Василий улыбнулся и толкнул в бок Степана, которому снились тёмные ночные тополевые аллеи, и по аллеям этим бежали куда-то мужчины и женщины, красивые мужчины и женщины, и Степан тоже бежал среди них, и бежать было хорошо, спортивно, и пахло летом и немного городской пылью, запах которой Степан уже забыл. Степан крепче сжал во сне книжку.
Минуло пять лет.
Марья, не в галошах, а в лаптях, в платье, штопанном так причудливо, что оно походило на лоскутное одеяло, в переднике с большим карманом посередине, укладывала в сумку молодому новосёлу куриные яйца.
— У нас здеся топерича цельная хверма! Полста штук яиц, родимый, на здоровье! На роман фантастический потянет! Скажи, молодой, а нет ли у тебя исторических хроник Шекспира?
— Нет, только Вальтер Скотт. — Молодой протянул старухе «Квентина Дорварда». — Оглавление тут вырвано.
— Ладно, годится! — одобрила старуха. — Не читала!
— Ты бы сдачу дала, уважаемая.
— Сдачу? А что, и пожалуйста! — Марья вынула из кармана передника и подала парню потрёпанную брошюру.
Парень прочитал название: «Пол и характер». Сказал:
— Тонкая! Я толстую принёс!
— Тонкая ему! Не в толщине, мил человек, суть-то! Да и мало нынче тонкого-то… Нешто оно сохранилось? Вот попался недавно журнал мебельный, с красивыми фотографиями. Поменяем?
— Ну, не знаю… — замялся молодой человек. — Мне читать, а не картинки смотреть.
Старуха подумала и протянула ему и журнал:
— Хоть ты меня ограбил, милый вор, но я делю твой грех и приговор!
Прошло пятьдесят лет.
— Масло сливочное, масло подсолнечное, десяток яиц, молоко, сметана, майонез, творог!.. С вас пара детективов и, пожалуй, антология!
Застучал, затрещал матричный принтер кассового аппарата. Продавщица передала книги приёмщице, а та привычными движеньями разложила книги по сортировочным лентам приходного конвейера.
В магазине работал и пункт книжного обмена. Комиссией служили тоже книги. У окошка пункта спорили две интеллигентного вида старушки, которым был очень нужен «Tom Sawyer» на английском — но английский Марк Твен за окошком имелся в экземпляре единственном. За старушками дожидался очереди господин в очках и шарфе, принесший на обмен пятитомного Лескова издания «Правды» и желавший выменять на него 6-томник Бунина; в качестве доплаты и комиссионных он собирался предложить подарочное издание «Трагической жизни Тулуз-Лотрека» Пьера Ла Мура и том Рэя Брэдбери, выпущенный в Молдавской ССР. Далее терпеливо ждали другие обменщики: с книгами и собраниями Гончарова, Льва Толстого, Чехова, Фёдора Абрамова и Евгения Носова, Юрия Казакова и Виталия Сёмина, с учебниками по физике, алгебре и органической химии, с атласом звёздного неба, с конструкторским справочником Анурьева и пособиями по гражданской обороне.
— Так-так! Что у вас? — тараторила продавщица за кассой. — Сельдь иваси, колбаса сырокопчёная, сыр голландский. Мандарины марокканские, яблоки венгерские, бутылка красного вина болгарского. Набежит на философскую монографию. Нет, я не могу принять у вас пособие для экзаменов как монографию! Отложим товар?… Отлично, Бертран Рассел подойдёт. Следующий! Две пачки сигарет, зажигалка, картофельные чипсы, два билета на футбол и пиво… С вас учебник по экономике!