Они сидели на примятой траве плотным кружком. Огонь спиртовки под котелком горел беззвучными бледно-синеватыми лепестками, неуютный, совсем не похожий на костер. Не может же быть костра в Лесу.
— Перестаньте, никаких нет, — махнул рукой худощавый. — Мы тупо совершаем одни и те же движения, в которые не вкладываем ни малейшего смысла. Если он и есть, то его вложили за нас. И знаете, как это называется?…
— Не совсем так, — возразил Нед. — Все-таки за эти годы удалось вывести закономерность, что уже немало. Закономерность, благодаря которой мы, как ни крути, спасаем людей.
— Люди все равно умирают.
— Да, но в разы меньше, чем… до. Раньше.
Эппл не хотела смотреть на папу. И все-таки глянула… и залипла, не смогла отвести взгляда. Папа сидел прямой и странно безмятежный, будто не слышал, будто его и не было здесь. Он единственный почему-то до сих пор не снял дождевика и даже не откинул капюшона. На полиэтилене, сквозь который смутно просвечивала шапка, горел белый солнечный блик.
— Есть такое слово — ритуал, — все больше раздражаясь, говорил худощавый. — Магический, мистический, религиозный, какой хотите. Ритуал жертвоприношения, которое у нас почему-то принимают, да и то, возможно, нам только кажется. Ритуал — и ничего больше. Никаких исследований, никакой науки, никаких подвижек вперед. Ни-че-го!
— Можно относиться по-разному… — начал темноглазый.
— От этого ничего не изменится.
— Да, — внезапно согласился Нед, и его согласие прозвучало гулко, как отдаленный выстрел, разом породив тишину. — Так сложились обстоятельства, и все это знают. Мы просто не имеем права что-то менять.
Эппл съежилась: ей показалось вдруг, будто на ней сосредоточились все до единого взгляды, сфокусировались пучком солнечных лучей на линзе. Негромко, словно шепотом, забурлил котелок на спиртовке. А Лес, обступивший кругом, по-прежнему молчал. Может быть, даже и слушал.
— Эппл, — подал голос папа, и она вздрогнула. — Давай, разливай концентрат.
* * *Главное — беречь волосы. Ни единой волосиночки не выпускать из-под шапки. Если самый тонкий волос коснется самой хрупкой веточки — это все. Страшнее ничего не может случиться.
Но даже касание — необязательно. Мама никогда не была в Лесу.
Последние дни она лежала уже совершенно бестелесная, белая до синевы, почти невидимая в массе волос, заполонивших спутанными волнами всю кровать, спадавших на пол, тянувшихся к двери длинными прядями. Волосы блестели и переливались, в них пульсировала чуждая жизнь, хищная, беспощадная. Они легко обламывались и сочились кровью; мама стонала. А потом, после — ссохлись, осыпались, почти невесомые и тусклые, как мертвая трава…
Давно, раньше, когда только началась эпидемия, всех детей в поселке постригли наголо, и Эппл тоже. Взрослые думали тогда, что это может помочь. Думали, что поможет карантин, изоляция, строжайший запрет на посещение Леса. Лихорадочно исследовали генетический материал, изобретали все новые сыворотки и лекарства, которые не помогали тоже. И отправляли одну за другой исследовательские экспедиции в Лес…
Что все происходящее завязано на нем, на Лесе, было ясно с самого начала. Лес всегда умел дать понять. Все, что считал нужным.
И в конце концов, после мучительных лет проб, ошибок, сопоставлений и выводов стало очевидно: это единственный, пускай бессмысленный на первый взгляд, но компромиссный вариант; только так и возможно договориться.
Чтобы раз в полгода в условленное время уходили в Лес тринадцать человек.
И двенадцать — как правило, возвращались назад.
* * *Тонкие серебристые иглы усеивали землю, гася до полной беззвучности шорох шагов. Лес потемнел и сгустился, прямо над головами качались разлапистые ветки с живыми иголками, похожими на пучки седых волос. Эппл пригибалась, забирала в горсть под подбородком скользкие края капюшона. Другую ее руку крепко сжимал в ладони папа. А Нед шагал где-то впереди, и держаться, как уговаривались, рядом с ним у Эппл никак не получалось.
— Не устала?
Почему все спрашивают одно и то же?
— Нет.
— Скоро придем. Ты леску не забыла?
— Взяла. Точно взяла.
— Молодец.
Там, на поляне, худощавый с Недом заспорили было, куда именно идти, мнения разделились на несколько разновекторных и равноправных направлений, папа повысил голос, — но потом как-то сразу договорились, устаканили, согласовали маршрут. И теперь шли молча и целеустремленно, в ритмичном, ударном темпе. Прямо в темнеющую переплетением ветвей непролазную чащу впереди. Где уж точно не поможет никакая шапка.