— Какие еще условия?!
— Лучшие, — уверенно сказал он. Положил руку ей на плечо. — Может быть, он теперь тоже пойдет нам навстречу.
— Лес выбирает сам! Ему плевать на твои экспе…
— Я думаю, надо продолжать, — в параллель заговорил большеглазый и грустный. — По схеме, как всегда. Надеюсь, для Леса разница несущественна. Он вообще может ее и не почувствовать.
— Лес?!!
Они снова кричали, и доказывали, и обвиняли друг друга, и мелькали в калейдоскопном ритме то ритуал, то эксперимент, то жертвоприношение, то наука, то новый виток эпидемии, то возможность спасения, то надежда, то конец всему, а еще Лес, Лес, Лес… И никто из них не снял шапки. До сих пор. Даже Нед.
Он тоже что-то сказал. Кажется. Она не расслышала точно.
* * *Она лежала в темноте, беспросветной, беззвучной, лишенной простора и очертаний. Она была Лесом, и Лес прорастал в нее корнями, журчал сквозь нее древесными соками, возносил на крону одиноким румяным плодом. И уже оттуда она увидела землю глазами Леса, услышала шелест его листьев и хвои, осознала его мощь и разум, почувствовала его боль. Лес больше не был чужим. А она — больше не была собой. Она вообще постепенно переставала быть.
Ее волосы потихоньку отрастали и шевелились, начинали свою, отдельную жизнь. Пока еще робко, не уверенные до конца, что им можно. Однако понемногу наливаясь древним знанием и непобедимой силой, на какие вряд ли может рассчитывать маленький, ничтожный, пришлый человек — если только…
Она уже знала условие.
Но не могла встать.
* * *— Я говорил тебе держаться рядом со мной! Говорил или нет?!
Эппл все крепче обхватывала его шею, вцеплялась в плечи, а все вокруг ходило ходуном — только бы не упасть! — и шапка окончательно сползла на глаза, и шевелились под ней пленные волосы, и лопались, до крови врезаясь в предплечья, никак не кончались поперечные нити паутины-лески… Но, кажется, уже прорвались. Прорвались, да?
— Нед…
— Молчи! Крепко держись и молчи!
— Куда ты меня…
— Молчи, я сказал!!!
Он нес ее на руках, он почти бежал, а вокруг шептался Лес, и Эппл по-прежнему понимала его, по крайней мере в общих чертах, из-под этой душной неуместной шапки, которая глушила все волны и звуки. Лес был не против. Лес готов был их отпустить.
И что тогда?!
* * *— Я ведь уже заразилась. Все равно.
— Я должен был сразу понять. Как только увидел на станции остальных, пересчитал… Я и понял. Но не думал, что настолько.
— Зачем он так, Нед?
— Об этом давно говорили. Что Лесу нужна настоящая жертва. Что система экспедиций тринадцати, со всеми ее премиями и пайками участникам, пожизненной пенсией семьям, уважением в обществе, — то есть самой высокой платой за геройство и риск, которую наша колония в состоянии предложить, — не то, чего он хочет и требует… Как будто кто-то может знать, чего требует Лес.
Эппл уже знала. Но не сказала, спросила другое, глядя из-под рубчатого края шапки на синее пламя спиртовки-костра:
— А как оно было… всегда?
— Да точно так же. Ритуал нельзя менять ни в единой мелочи. Я до последнего думал, что так и будет… Что все одновременно снимут шапки.
— И я?
— И ты. На это я был согласен. Мы все на это согласились, все промолчали, здоровые взрослые мужчины!.. Понимаешь, Эппл?!
Нед был смешной. Эппл улыбнулась, прикрыв ладонью губы — чтоб не видел. А он говорил дальше, не глядя на нее, помешивая кипящий на спиртовке концентрат:
— Твой отец… Я знал, все знали, он очень тяжело пережил тогда… извини. Но кто ж мог подумать, что у него зашло настолько далеко.
— Он сейчас где?
— Ушел. Они все ушли оттуда — как всегда. Тот, кому не повезло, остается в Лесу. Остальные возвращаются в поселок.
— А мы?
— Мы тоже вернемся.
— Я же заразилась, Нед.
Он поднял глаза, посмотрел на нее. И Эппл только сейчас заметила, что Нед — без шапки. Вьющиеся волосы, растрепанные, влажные, рыжие.
— Все равно. Я тебя спрячу. Не могу же я оставить тебя здесь.
Эппл сдвинула шапку со лба, напряженно прислушиваясь к Лесу.
И Лес сказал: да.
Наконец-то, сказал Лес.
Нед погиб двенадцать лет назад, так обидно и глупо, на одной из грандиозных строек, которых развернулось много повсюду в те годы, особенно после снятия блокады. Во времена, когда сошла на нет последняя волна эпидемии, впрочем, уже нестрашной, желанной, живительной. Когда жизнь вокруг представляла собой сплошной праздник — а Нед погиб, сорвался со стропил. Так больно, так несправедливо.
Теперь все другое, в городе, выросшем на месте поселка, уже два миллиона жителей, новоприбывшие говорят на других языках и слушают другую музыку. Они уже не заболевают, а потому имеют самое смутное представление о том, что такое Лес. И даже шапки, наш знак-символ, местный колорит и стиль, за последние пару лет совсем вышли из моды.