После ухода Серафимы жизнь в каморке Пирошникова замерла, он демонстративно читал книгу, развалившись в кресле, а таджики начали долбить кафельный пол для прокладки труб.
– Может быть, вы нам что-нибудь почитаете? Стихи, прозу? Или споете? – обратилась к Пирошникову Жанна.
– Ага. И дом встанет вверх тормашками! – откликнулся Пирошников весело.
Он не знал еще, как следует себя вести. Не обращать внимания, отвергать все предложения или же стебаться от души. Свободу выбора ограничивали мысли о возможных последствиях. Он хорошо помнил «силлаботоническую» подвижку. Так что ответ Жанне был лишь отчасти шутливым. Все могло случиться. Однако она восприяла эту возможность с восторгом.
– Это было бы прекрасно! – воскликнула Жанна.
С таким же энтузиазмом она взялась бы снимать репортаж из эпицентра атомного взрыва.
Пирошников вновь испытал раздражение. Он взял в руки гитару, на что начавшая скучать публика на лестнице отозвалась аплодисментами.
Звукооператор молниеносно прицепил к рубашке Пирошникова микрофон-петличку.
– Прекратить ремонт! – скомандовала Жанна молдаванину.
– Кончай нах! – дал он отмашку таджикам.
Те мигом прекратили работу и уселись вдоль стены на пол, превратившись в зрителей.
Пирошников, словно нехотя, перебирал струны. Вид этого вестибюля с косо стоящими камерами, наклоненным полом, проводами, отрезками фановых труб, сваленных у турникета, со стеною из книжных пачек, напомнил ему старую песню популярной группы, и он запел:
Мы стояли на плоскости с переменным углом отраженья, наблюдая закон, приводящий пейзажи в движенье, повторяя слова, лишенные всякого смысла, но без напряженья, без напряженья…Лестница взорвалась аплодисментами. Песня была настолько кстати, что казалась специально написанной для этого случая. Впрочем, второго куплета Пирошников не помнил, а потому принялся импровизировать:
Но при полном согласии с несговорчивым теодолитом мы по струнке прошли, мы прошли между быдлом и бытом, повторяя слова, знакомые камню и ветру, со смыслом избитым, смыслом избитым.Раздалось два-три неуверенных хлопка. Публика почуяла неладное, она угадала пародию, невольно сорвавшуюся с губ артиста, и пародии этой не приняла. Слишком наглядна была здесь эта плоскость с переменным углом, чтобы ее пародировать.
Жанне, однако, песня понравилась, хотя автора она не угадала, Пирошникову пришлось объяснять, что это шутка, и это испортило ему настроение – он отложил гитару.
– У меня час отдыха, – объявил он и отвернулся от камер. Таджики, похватав молотки и отбойники, снова принялись производить шум. Публика начала рассасываться, но телевидение и не думало сворачивать провода. Теперь Жанна интервьюировала Ларису Павловну, которая вынуждена была срочно поменять точку зрения на Пирошникова, что ей блестяще удалось, а потому наш герой предстал в ее мемуарах «юношей бледным со взором горящим», ищущим смысл бытия, а вовсе не алкоголиком, каким был еще вчера.
И тут перед турникетом возник настоящий юноша восемнадцати-девятнадцати лет с длинными и прямыми белыми волосами, свисающими из-под вязаной шапочки.
Глаза юноша имел голубые, а взгляд выдавал наивность на грани идиотизма. И еще – губы его были неестественно красны, будто накрашены.
«Юноша бледный со взором горящим… – вспомнилось Пирошникову. – Гей, похоже».
– Мне нужен Владимир Пирошников, – проговорил он, отвечая на немой вопрос Ларисы Павловны.
– По какому делу? – нелюбезно спросила та.
– Пустите молодого человека, – распорядился Пирошников, не дождавшись ответа юноши.
Ларису Павловну перекосило от такой вольности, но она сдержалась, помня о телевидении, которое уже устремило камеры на эту сцену.
Юноша миновал турникет и приблизился к Пирошникову.
– Что вам угодно? – спросил тот.
– Меня зовут Август, – сказал юноша тихо.
«Очень приятно. Январь», – мысленно проговорил Пирошников, но вслух произнес:
– Я Пирошников. Слушаю…
– Я хочу учиться у вас.
– Вот как? Чему же?
– Силлаботоническим практикам.
«Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется», – продолжил мысленный комментарий Пирошников.
– Но я не обучаю этому, – сказал он.
– Я заплачу, – умоляюще проговорил Август.
– Стоп, мотор! – раздался крик Жанны.
Она подскочила к Пирошникову и затараторила:
– Чудесная сцена, чудесная! Владимир Николаевич, ну давайте! Давайте сымпровизируем! Коллективная медитация. Как там у вас? Мо-кузэй, да? Чудесная будет концовка!