– Я думал, он вам неприятен.
– Какое это имеет значение для дела! Мы проваливаемся в дыру, тут уж не до выяснения отношений!.. Вот что. Я попрошу вас в ближайшее время провести монтаж вашего оборудования на всех этажах.
Выяснилось, что Пирошников имеет в виду петли гравитации и звуковую трансляцию. Аспирант сказал, что сеть громкой трансляции уже стоит, она входит в систему противопожарной сигнализации, а вот оптоволокно нужно заказывать.
– И встанет это в копеечку, – сказал он.
– Попросите Джабраила, – посоветовал Пирошников.
– А что я ему скажу?
Пирошникову показалось, что аспирант почему-то не хочет прокладывать оптоволокно. Он задумался.
– Мне нужно такое количество, чтобы мы могли управлять тяготением во всем здании, – наконец сказал он.
Аспирант отвел глаза, тяжело вздохнул.
– Что-то не так? – спросил Пирошников.
– Да. Мы уже не можем управлять тяготением во всем здании… И нигде не можем.
– Почему?
– Я не знаю. Эффект перестал наблюдаться. То ли из-за плывуна, то ли, простите, из-за вас.
– Это связано с моей травмой? – указал Пирошников на гипсовую повязку.
– Понятия не имею.
– Жаль, – сказал Пирошников. – У меня были планы.
Он действительно планировал показать невесомость Серафиме и Юльке, предвкушал их удивление и радость и даже намеревался создать маленькую зону, свободную от тяготения, в одной из комнат пятого этажа, где можно было бы всей семьей плавать в невесомости.
Ему не хотелось думать, что естественным образом, от старости, отмерла еще одна его физическая способность, как, скажем, способность быстро бегать или прыгать. Хотя способность взаимодействия с Плывуном вряд ли была физической. Но отмирание умственных или духовных способностей было еще обиднее. Это означало маразм и деградацию личности.
А тут еще и какие-то неприятности с «перезагрузкой» дома, как выразился аспирант.
Он не стал тревожить расспросами Серафиму, а решил дождаться, когда снимут гипс, чтобы лично проинспектировать дом. А пока научил Юльку играть в буриме, и они упражнялись в четверостишиях часами.
Заодно Пирошников осторожно проверял себя, насколько быстро он находит рифмы и сочиняет экспромты. Раньше ему это удавалось неплохо.
– Берем такие рифмы: «будка – малютка» и «день– плетень», – выписывал он слова на лист бумаги.
У Юльки загорались глаза, она склонялась над листком и через минуту читала:
Я играю целый день У собачьей будки, А ко мне через плетень Прыгают малютки!– Неплохо, – хвалил Пирошников и уже сам пытался сочинить стишок на заданные Юлькой пары «крокодил – находил» и «каша – Маша». Немного помучившись, он выдавал:
Старый нильский крокодил Ел на завтрак кашу, А еще он находил Симпатичной Машу!– Нет-нет! – кричала Юлька. – Нужно так:
Старый злобный крокодил Ел на завтрак Машу, А еще он находил Очень вкусной кашу!Вечером они предъявляли Серафиме ворох исписанной бумаги и, смеясь, перечитывали стишки.
Иногда среди этих беспечных занятий острой иглой колола мысль: «Что я делаю! У меня нет времени на эту ерунду. У меня дом тонет и жизнь кончается!».
И он продолжал подбирать рифмы.
Только к концу января Пирошникову сняли гипс, а еще через две недели кончился срок действия сертификатов на дополнительную площадь. Не худо было бы узнать, как распорядились домочадцы своими возможностями.
Пирошников уже сменил костыли на трость, а теперь, в связи с предстоящим визитом к народу, стал требовать у Серафимы найти ему котелок, чтобы соответствовать новому образу джентльмена в котелке и с тростью.
– О'кей, – сказала она и действительно на следующий день принесла откуда-то котелок.
Пришлось его надевать, коли заказывал.
– Вечно ты делаешь из меня клоуна, – проворчал он.
– Ну здрасьте! С больной головы на здоровую!
Это было правдой. Врожденная застенчивость часто не позволяла Пирошникову выглядеть клоуном, но в душе он был им всегда. На этот раз клоунада была легкой, почти незаметной. Чтобы усилить ее, Пирошников придал своему визиту вид административной комиссии, прихватив с собою Юльку и вызвав Геннадия. Серафима дожидалась комиссию на своем пятом этаже.
Что касается Юльки, то она сама напросилась, сама же изготовила и приторочила сбоку к своей коляске картонную коробку с надписью на ней «Администрация. Для жалоб», что было личной ее инициативой. С Геннадием обстояло сложнее.