Я прикинул. Прочитать подборки Astrophysical Journal за последний год, чтобы найти нужные ссылки. Отыскать первоисточники и разобраться в наблюдательных данных. Выписать и получить из Москвы недостающие журналы. И еще я хотел узнать, действительно ли в Нью-Орлеане работает физик по имени Фрэнк Типлер.
– Думаю, – вздохнул я, – месяца хватит.
Скорее всего, я и за два не управлюсь.
– Значит, – отрезала Ира, – до семнадцатого июня ты не будешь мне звонить, не будешь пытаться меня увидеть, а я, если увижу тебя, перейду на другую сторону улицы.
В отличие от меня, она всегда отличалась решительным характером.
– Семнадцатого мы встретимся утром в холле, и ты сообщишь мне, что собрал чемодан.
Или что нашел способ оказаться в другой эмуляции, где мне не нужно собирать этот проклятый чемодан.
– Хорошо, – согласился я, поскольку другой ответ был невозможен.
Ира поцеловала меня в щеку и пошла к метро. Я не стал ее догонять, помнил, что это бессмысленно: что-то для себя решив, Ира поступала так, как считала правильным, не думая о последствиях.
Из таксофона я позвонил домой и сказал Лиле, что заеду минут через двадцать, и мы втроем (если она не занята по дому) отправимся на бульвар, поскольку я обещал Вовочке…
– У Лёвы потолок еще не обвалился? – ледяным тоном спросила Лиля, но, смягчившись, сказала: – Молодец, что быстро освободился. Мы будем готовы.
* * *Конечно, я не управился за месяц. Я бы и за всю оставшуюся жизнь не управился, если бы не Ира. Точнее – ее отсутствие.
Первые несколько дней я выдерживал условия соглашения – не звонил, не поджидал. Но не вспоминать было невозможно. Через неделю я стоял, как уже стало привычкой, в холле Академии, но Иры не было – ни в девять, ни в десять, ни в одиннадцать. И после работы она не выходила. Я позвонил ей домой, трубку поднял отец, я спросил Иру, и он прервал разговор, не сказав ни слова.
На работе Ира не появлялась – я узнал это, пристав с вопросом к Наиле, секретарше директора. «Ее нет», – конспирологическим тоном сказала Наиля. «А когда…» – «Не знаю, не могу говорить об этом». Отбой. Так не знает или не может говорить?
Ира осталась в моей памяти, оттуда ей некуда было деться, и по ночам, лежа рядом с Лилей, я вспоминал, как мы ездили в круиз по Средиземному морю – Кипр, Санторин, Родос.
Что до моих попыток разобраться в устройстве мироздания, то, как я и ожидал, это было легче сказать, чем сделать. Можно убедить себя, что окружающий мир – реальность, специально сложенная из атомов, частиц и полей вселенской счетно-реша-ющей машиной. Если так, то между мириадами эмуляций существует связь, физическая суть которой мне непонятна, Типлер об этом не писал, или я не запомнил. Допустим, такая связь существует. И что? Нужно произнести заклинание, чтобы попасть в другую эмуляцию? Совершить некое действие? Поставить эксперимент? Возможно ли в принципе перемещение между эмуляциями? Между одним «я» и другим?
Я был уверен (не знаю почему), что не вдруг, не случайно вспомнил свою жизнь. И Ира не случайно вспомнила свою. Могло это быть ошибкой в программе «вселенского компьютера» Точки Омега? Почему нет? В работе любого конечного автомата, как бы сложен он ни был, может произойти сбой: что-то где-то неправильно переключилось, атомы соединились не в той последовательности… и я вспомнил… а мог прожить эту мою жизнь, не помня ту.
Я знал, что не мог. Это была аксиома. Знание, не требовавшее доказательств. То, что произошло, было спланировано. Судьбой? Я не был фаталистом, не верил в судьбу, карму и предопределение. Выбор есть всегда. Ощутив себя в мире, который то ли был создан Точкой Омега, то ли реально существовал в результате Большого взрыва, я прекрасно понимал, что и память моя, и Ира, и наши отношения, и мое обещание во всем разобраться – элементы предоставленного мне выбора. Предоставленного – кем? Никем – мы сами создаем ситуации выбора. Создаем возможность выбора в любой ситуации.
В библиотеке Академии я просмотрел последние номера астрономических журналов за каждый год последнего десятилетия. Обнаружил восемнадцать работ (мало, я ожидал, что будет больше), касавшихся несоответствий в определениях масс скоплений. Никто из наблюдателей (а занимались этой проблемой лучшие астрофизики современности – Бэбкок, Бербиджи, Солпитер) не нашел противоречий. Потому и работ было мало – неинтересная тема, никаких неожиданностей.
В нашем мире темного вещества во Вселенной не было в помине. Во всяком случае, по данным на май восемьдесят шестого года.
На удивление быстро – всего-то через три недели – в библиотеку переслали из Москвы подшивку Astrophysical Journal за тридцать седьмой год со статьей Цвикки об определении масс скоплений галактик. Я выучил эту работу наизусть. Я сравнил ее с тем, что помнил о статье Цвикки, которую, конечно, много раз держал в руках – том этот, я помнил, стоял в левом углу стеллажа на третьей полке снизу в библиотеке Тель-Авивского университета, и, чтобы достать его, приходилось нагибаться…