– А правда, что это он Вальку Копытина съел? – не унималась Рита.
– Правда. И Вальку, и Серегу, и Мишку. Всех троих. А головы себе оставил.
Лысик удивленно раскрыла рот. Глаза ее испуганно округлились.
– Зачем?!
Направив колесо велосипеда в глубокую колею, Димка задумчиво посмотрел на Лысика, прикидывая, действительно ли она такая доверчивая или просто издевается.
– Чтобы было с кем поговорить, – ответил он наконец. – Тоскливо же весь день в бочке сидеть. Пока дождешься, чтобы к тебе еще какой-нибудь дурак свалился, сто лет пройти может.
Так и со скуки помереть недолго.
– И что, вот так целыми днями с ними разговаривает и все?
Димка сделал вид, что глубоко задумался.
– Ну-у-у… Нет, наверное. Еще в шахматы играет… в шашки, в «Чапаева», там…
Лысик неожиданно посмотрела на него со взрослой серьезностью и, еще крепче сжав его ладонь, доверительно сказала:
– Я бы не хотела, чтобы нам головы оторвали… Дим, давай не пойдем?
И это прозвучало так искренне и доверчиво, что у Димки против воли сжалось сердце. Он остановился, повернулся к Лысику и, глядя в ее большие небесно-синие глаза, честно сказал:
– Нет там никого. И не было никогда. Это нефтебаза старая, мне… – он запнулся, дернул щекой, но все же справился с собой и закончил: – …мне мама рассказывала. Мы раньше этой дорогой часто ездили. Осенью – за грибами, зимой – на лыжах, летом – на речку. Там дальше, – Димка махнул рукой по направлению убегающей за горизонт и прячущейся между деревьями разбитой грунтовки, – классное место есть. Папка рыбу ловил, а мы с… мамой… мы костер жгли. А потом шашлыки все вместе ели… или уху варили…
Он мотнул головой, отгоняя воспоминания, как назойливую пчелу, норовящую ужалить побольнее.
– Нет там никакого Кракена. Просто Геныч перед Катькой рисуется.
Глядя ему в глаза, Лысик маленькими пальцами сжала его ладонь и кивнула. Димка отвел взгляд первым, в горле стоял комок, глаза щипало, сердце гулко билось о грудную клетку, как застрявшая между оконными рамами ласточка. Отвернувшись, он резко вырвал руку и зашагал вперед, за ограду. Туда, где раздавались громкие спорящие голоса. Туда, куда мальчику и девочке ни за что нельзя приходить, взявшись за руки. К товарищам по играм.
Приподняв велик, он выволок колесо из глубокой колеи и уверенно направил в раззявленный проем между частоколом гниющих железных зубов. Сорванные с петель ворота валялись прямо на земле, и на них четко отпечатались три змеящихся следа. Металлические листы гулко выгнулись, когда Димка наступил на них, а потом и загрохотали, когда по ним быстро пробежались запыленные синенькие босоножки Лысика.
Ребята стояли у самой стенки бывшего нефтяного резервуара и о чем-то горячо спорили. Точнее говоря, спорили только Генка и Стас. Пузырь трусливо стоял на приличном расстоянии, чтобы быть твердо уверенным, что не подвернется под горячую руку, а Катюшка демонстративно делала вид, что ей все это не интересно. Она брезгливо ковыряла палочкой какое-то маслянистое пятно, на вид довольно свежее, вытекающее из дыры в цистерне.
– Было, блин! Сам же слышал! Не слышал, скажешь?
– Че я слышал? – изо рта Стаса с каждым словом вылетали маленькие капельки слюны. – Че я слышал? То, что вода булькнула? И что? Кракен вылез? Нет его ни фига!
– Есть!
– Нету ни фига!
Подкатив велосипед к сваленным в общую кучу «байкам», Димка положил его и, обогнув орущую парочку, подошел к Сашке.
– Чего не поделили?
– Кракена, – глупо улыбнулся Пузырь. Однако, заметив, что шутить Димка не настроен, тут же поспешил исправиться.
– Геныч сказал, что если по «бочке» постучать, можно услышать, как оно ворочается… Ну Стасян и постучал.
– И как, – Димка с интересом посмотрел на уходящий в небо бесконечный гладкий бок цистерны, – услышали?
– Ну-у-у-у… – уклончиво начал Сашка. – А ты сам попробуй!
Вздрогнув, Димка обернулся. Болтая с Пузырем, он даже не заметил, как со спины к нему подошли остальные ребята.
– Попробуй, – повторила Катюшка, протягивая ему свою, измазанную в чем-то тягучем и черном, палку.
– Давай, Димон, – поддержал ее Генка. – А то Стасян глухой, похоже.
– Сам глухой, – зло огрызнулся Стас. Бунт продолжал развиваться. В обычное время Генка бы такого не стерпел и непременно «всек» бы непокорному по «тыкве». Бунтарь Стас понимал это лучше других, а потому поспешил закрепить свой успех:
– И нет здесь никакого Кракена. Просто железная бочка с водой.