Кое-как въехал в гараж, заглушил мотор. Выключил внешний звук, улыбнулся, сказал:
– Русский народ уже в гараже. Что-нибудь захватить?
В звукачах – тихая музыка. Жду, барабаню пальцами по рулю. Наконец музыка прерывается, раздается голос Лапы:
– Возьмилитровуюбанкупомидор. Идвухлитровую – огурцов.
– Лапушки-ладушки!
Я выбрался из машины, открыл подпол. Достал банки. Стер тряпочкой пыль, поставил в сумку. Двухлитровая похожа на человеческую голову. Объемом. Размером. И, вероятно, теплоемкостью. В этом что-то есть. Надо это дело в тишине обмозговать.
Поплелся домой. Пятница – день тяжелый. Потому что в мозгах и мышцах накапливается вся дрянь за неделю. Усталость и раздражение, к концу дня переходящее в пофуизм. Тяжелая сушка тоже радости не добавляет.
В звукачах бубнит очередное правительственное сообщение. Президент то, президент сё… подписал Указ… написал приказ… И ведь не выключишь её, бодягу эту. Слава богу, кончилось – пошла реклама. Ну, с этим проще… Не включаю тишину, хоть и очень хочется. Берегу до дома. Эх, побалдею: три дня её, родимую, экономил – среда, четверг и пятница. После ужина сожру всю сразу. Все три часа. Лапа, конечно, ворчать будет, что это вредно – столько тишины подряд. Что лимиты устанавливают для нашей же пользы. Что в «Основах…»[2] ясно сказано – полная тишина вредней, чем громкие звуки. И что от нее можно заболеть тихоманией. На самом деле ей просто надоело с вязанием молчать, она со мной поговорить хочет…
До нашей девятиэтажки совсем близко. Прошлепал по мелким лужам. Лифт все еще на ремонте. Поднялся пешком. Уф-ф-ф-ф…
– Русский народ прибыл! Принимай банки.
– Русский народ, ты чем слушаешь?
– Ушами. Посредством звукачей. А что?
– Сказала же: литровую – помидор. А ты что принес?
– Ох ты, боже мой… А это очень важно?
– Не очень, но засол другой. Ладно, склерозник. Картошку будешь?
– Русский народ все сожрет! А помидорку дадут?
– Дадут. Банку открой!
– Сейчас, руки только вымою.
Вышел из ванной, взял двумя руками банку. Вот. Банка – это голова. Очень даже похоже. Но стекло не просверлишь. Нужен другой материал. Резина. Например, мяч. А лучше – камера от мяча. Если я найду старый мяч, считай, полдела готово. Только вот как в него засунуть…
– В унитазе вода подтекает.
– Что? А, вода… Надо грибок резиновый поменять. В гараже где-то валялся. Завтра пойду – принесу.
– Завтра к маме надо съездить.
– Доедем, не вопрос.
– Ты сколько тишины наэкономил? Три? Оставил бы одну на завтра…
– Я сейчас хочу. А завтра и так полчаса будет.
– Смотри сам. Но в «Основах…»
– Да ну их, «Основы…» твои… Ничего со мной не случится. Дай лучше пожрать – брюхо сводит.
Картошечка с помидорками – объедение! Набил брюхо, лег на диван, поправил звукачи и включил тишину. Не знаю, как это сделано, но все звуки исчезли. Я словно оглох. А поразмыслить в тишине – одно удовольствие.
«Есть такая штука – бзик. Он приходит, когда будни надоедают до чертей, и организму хочется чего-то новенького. Организм, между прочим, порядочная скотина. И совершенно неуправляемая. Одна радость, что над сознанием он не властен. Сознание – это я и есть. А вот подсознание… Скотина накладывает тебе бзики в подсознание, как те банки в подвал. Из соблазнов он выбирает то, против чего ты не устоишь. Школьникам снятся голые одноклассницы. И возникает неодолимый бзик, гордо именуемый первой любовью. Эх, была у нас в классе одна… и даже не одна… Нет, я не против любви, боже упаси. Но первая любовь вылупляется из бзика, как цыпленок из яйца. А про любовь с первого взгляда и говорить нечего – это мгновенный бзик в чистом виде.
Взять уставшего мужика. Он, вроде как не прочь бы выпить. Такой, поначалу мелкий, бзичок, хилый по сравнению с любовью, но если ему станешь потакать – сожрет тебя заживо. Или первая сигаретка. Ведь знаешь, что гадость блевотная, а хочется! Взять распространенные бзики – охоту и рыбалку, особенно зимнюю. Володя Шумилов как-то сказал, что зимняя рыбалка – это «п-п-п-п-последний шаг п-п-п-п-перед разводом. Лучше на льду молча с-с-с-сидеть, чем молчать на к-к-к-кухне»…