Звук автобусного мотора, на время приглушенный грозой, снова выплыл из темноты. На выбоинах перед мостом привычно загрохотало, и скоро пляшущий свет озолотил участок шоссе за лугом у поворота.
«Который же теперь час?»
Вдруг до него дошло, что время еще не позднее. Одиннадцатичасовой автобус рейсом на «Первомайскую» — значит, еще не ночь и до полуночи целый час. Тучи, гроза, черный чулок над землей сделали свое дело.
Автобус закашлялся, тормозя, и остановился на повороте. Скрипнула гармошка дверей, кажется, кто-то вышел. Световые квадраты окон качнулись и уплыли в сонную заволочь.
«Кого еще черт принес?» — подумал он недовольно и вдруг вспомнил про гостя, о котором они только что говорили.
Сначала он услышал дурацкий свист на лугу, потом шелест травы и шаги, а следом из туманного марева показалась пританцовывающая фигура.
«Тоже мне, гость. Сосед, рожа вахлацкая, чтоб его скорей посадили».
— Здоров, дед. Я должок тебе привез, косу, — сказал сосед не по вечернему громко и ногой отпихнул калитку. — Ты чего сегодня такой? Помирать собрался?
«Пьянь. — Седой поморщился. — Я жить собрался, дурак. Помирать это тебе».
— Давай, — он протянул руку к косе, — давай, давай. Некогда мне.
Пришедший махнул рукой в сторону города, за реку.
— Новость-то слыхал? Про пожар. Молния в библиотеку попала. Горела ровно сорок минут. Слышь, дед, анекдот. Приехала городская команда, так сначала у них поломалась помпа, а потом оказалось, что пожарные рукава дырявые. Пока те чесались, она вся и сгорела. Понятно, книжки, бумага. Хорошо горит.
— Я спать собрался, давай. — Седой отобрал косу и поправил тряпку, которой было обмотано лезвие.
— Ладно, твое дело такое, спи. Я через твой огород, чтобы не обходить. — Сосед опять засвистел и на ходу сорвал белый венчик ромашки.
— Кусты не помни, — крикнул он соседу вдогонку. — Дороги ему мало.
— Не помну, дед, не зуди. — Сосед обернулся, не останавливаясь. — Ну ты и злой. Почему, спрашивается? — Он опять засвистел, замолк и сказал со смехом: — Бабы у тебя нет, вот почему.
Седой с минуту смотрел ему вслед, в руке сжимая косу, затем развязал тряпицу и пальцем потрогал лезвие. Оно было наточено остро и отливало голубоватым светом. Седой покачал головой, с чего бы это сосед так постарался. Подобного за ним не водилось. Хотя, с паршивой овцы.
Додумать он не успел. В темноте близ яблонь засветились бледные пятна. Опять глаза. Серому хватало и голоса.
— Гостя проводили, теперь можно приниматься за дело. Пойдем. — Седой удивленно посмотрел на то место, из которого звучал голос. — Пойдем, отсюда недалеко. Я скажу, как идти. Сначала выходи на дорогу.
Глаза в яблоневой тени погасли. Теплая пыль дороги закружилась маленьким вихрем. Седой в руке повертел косу, не зная, что с нею делать, потом махнул на косу рукой и отбросил подальше к грядкам, где лежало сброшенное железо.
Он шел и чувствовал себя подконвойной вонючей рванью, которой столько в жизни перевидал, что казалась она ему длинной серой рекой, волнами откатывающей к востоку. Ни лица у реки не было, ни имени, и вместо голоса долетало из-под спекшейся корки лет безъязыкое коровье мычание, как будто где-то плачут глухонемые.
Седой обогнул заборы, свернул на тропу к реке, а его невидимый поводырь зыбкими воздушными знаками указывал ему направление.
За лесом он услышал дорогу, на шоссе шуму прибавилось, гроза нехотя отступала, и из города потянулись машины. И хотя дело близилось к ночи, показалось Седому, что небо стало светлеть.
Они миновали развалины древней риги, стены потонули в чертополохе и обросли какими-то чудовищно огромными лопухами и крапивой в человеческий рост. Дальше пошли овражки, а ближе к реке под ногами громко и противно захлюпало. Но и ржавую болотину, подсохшую из-за летней жары, они скоро оставили позади, и ноги Седого остудили холодные заросли купыря, ударившие в нос сладким запахом меда.
От ничейного покосившегося сарая они повернули направо и двигались теперь вдоль реки. Седой хорошо слышал, как за низким густым ольшаником она плескалась негромко и время от времени на воде гулко бухало — это охотилась за мошкарой невидимая крупная рыба.
Седой передвигал ноги, как автомат, ему было все равно куда, он шел, вернее, его вели, и совсем не думал о цели. Мало того, ему просто хотелось идти, идти бесконечно долго, идти бездумно куда ведут, идти, забыв о награде, ожидавшей его в неизвестности.
И вдруг — впереди стена.
— Стой, — услышал он голос. — Пришли.