Выбрать главу

У меня был свой трюк. Глядя на него, я всегда вспоминал строчки Аполлинера: «Лицо ее напоминало цвета французского флага. Синие глаза, белые зубы, алые губы». Как ни странно, это помогало.

Даже в гневе Шеф был краток и четок. Ночная депеша информировала, что неизвестная болезнь, похоже, вирусной природы, поразила сначала Восточную, а затем Западную Сибирь. Все начиналось, как обычная простуда, но через несколько часов развивалась сильная диарея (он так и сказал, чтоб понос выглядел официальней, а может, так было в депеше, и он не осмелился перевести) с высокой температурой и рвотой.

Мое шевеление на стуле не прошло незамеченным. «Я знаю, что ты умник, но другие не глупее тебя. Они тоже вначале не всполошились. А потом оказалось, что антибиотики не помогают. Никакие. Но это не все».

Я также узнал, что были предприняты самые строгие меры профилактики для предотвращения дальнейшего распространения, похоже, инфекционного заболевания. Без всякого результата. Болезнь распространялась со скоростью, намного превосходящей нормальную волну гриппа или другой заразы. Так что становилось непонятно, как же она переносится. Но совсем непонятно было, почему в одних деревнях заболевали поголовно, а в пяти верстах — ни одного случая.

Летальных исходов пока не было, но паника пошла. Заболевшие лежали пластом до десяти дней. Доктора помочь ничем не могли, всем это было понятно и очень пугало, тем более что и доктора валились рядом с пациентами.

Мамой клянусь, как сказал бы герой Искандера, что я не пошевелился, но Шефа не проведешь. «Ты уж, конечно, кумекаешь: а мы здесь причем? Поясняю. Вирус неизвестной природы, это я уже сказал. Они (кто «они» мне пока осталось непонятным, но задавать вопросы было неуместно) думают, что вирус искусственный, кем-то сделанный, если хочешь. Московские умники подозревают, что его сделали наши бывшие потенциальные противники, ныне потенциальные партнеры, или какие-нибудь террористы. Они боятся, что вирус доберется до Москвы, а у нас нет противоядия. А потом отправится дальше на Запад. Ну, Запад это бог с ним, не так важно. Главное, Москва, где уж, небось, в штаны наложили и ищут, кого бы крайним сделать. Они (теперь вроде понятней, кто это «они») думают, что вирус был сделан где-то в ЮгоВосточной Азии, в подпольной лаборатории, и выпущен для пробы. С ног валит, но не убивает — удобно следить за распространением и количеством зараженных и делать выводы на будущее. А уж что следующий вирус сможет делать, и подумать страшно».

— Пока наши там соображают, чего делать, нам поручено потихоньку узнать, нет ли еще где в мире чего такого. Почему потихоньку, когда об этом в газетах прочитать будет можно, не спрашивай. Не знаю. Не смогли ж мы год назад Чернобыль спрятать, так и это шило в мешке не утаишь. Это все «свободная пресса».

Шеф привычно проверил физиономию визави. Вот уж спасибо доктору Шевалье за хорошую анестезию, а то б наверняка физия выдала — все знали как наш Шеф любит прессу. Особенно свободную.

— Отправляйся в ВОЗ, который и ныне там, — не смог удержаться он от всем надоевшей дурацкой шутки, — и пошарь по компьютерам, раз ты такой дока. С народом слегка пообщайся, с замгендира тоже, хотя толку от него чуть.

Я встал и собирался сделать четкий поворот кругом — Шеф иногда любит армейскую выправку, но чаще она его злит, так что это всегда риск, — когда тот снова продемонстрировал способность читать примитивные мысли:

— Я не знаю, почему Москва велела задействовать тебя. Я выполняю приказ. Жду доклада в 18:30. Свободен.

1.4.Не повезло ВОЗ с именем — по-русски звучит по-дурацки, да и по-английски не лучше: WHO. По-нашему, значит «кто», а произносится и совсем почти неприлично. А ведь весьма уважаемое и полезное учреждение — Всемирная организация здравоохранения. Оспу они победили и много всякого другого, да и вычислительный центр у них отличный. У меня там много приятелей. Коллеги как-никак.

И почему я так люблю компьютеры? Причем давно. Когда я увидел первый калькулятор? Году, наверное в 70-м, а то и позже. А мой незабвенный «Минск-22»! Как он ритмично и на разные голоса звенел своим АЦПУ, выплевывая по единственной точке на графике каждые 40 минут. Местные умельцы написали программу, которая на бумаге выдавала абракадабру, но зато рычаги АЦПУ, звеня разными тонами, играли Yesterday.Мигание индикаторов в двоично-восьмеричном коде, где команда -47 означала обращение к лентопротяжке размером с книжный шкаф. И телеграфный аппарат в качестве вводного устройства с перфолентой, которую мы научились читать по дырочкам как букварь или азбуку Брайля. И мои дифуры — нельзя же было говорить как положено, дифференциальные уравнения в частных производных, решаемые методом Рунге-Кутта (так я и не удосужился узнать, один ли это человек, вроде Гей-Люссака, или тандем типа Бойля-Мариотта). Их мой «Минск» считал степенно — по одному набору начальных условий за ночь. Днем он был занят более важными вещами — вычислял зарплату и оптимальные параметры молочных сепараторов.

На перфокарты и ЕСки я перешел гораздо позже. О БЭСМе можно было только мечтать. И правда, почему я так люблю компьютеры? Знаю почему. Они нежные и послушные. Они никогда не противоречат и делают все, что ты велишь. Они глупые и доверчивые, они сразу дают знать об ошибках. Они ничего не скрывают, они искренни и открыты. Из всякого Авсегда следует только одно Б,сколько раз ни задавать одну и ту же команду. Они предсказуемы. Они ограниченны и тем подчеркивают твою значимость, величие и интеллектуальное превосходство. Они никогда не обманут. Они прекрасны.

В ВОЗе только что поставили новейшие персоналки IBM XT 286 с процессором на 6 мегагерц и жесткими дисками на 20 мегабайт. Знатоки ворчат, что диск медленнее, чем у АТ, но знатоки всегда ворчат. Американы придумали называть их винчестерами, как будто кто-то кроме них знает, что обозначение 20/20 во времена покорения Дикого запада означало калибр их знаменитой винтовки. Непонятно только, зачем столько места на диске. Чем можно забить 20 мегабайт? И зачем? Мне пока и пятидюймового флопика хватает.

И как же приятно сидеть за монитором, где на экране цвета зернистой икры сорта «malosol» призывно помигивает изумрудный курсор: «Ну, командуй, я готов…».

* * *

До ВОЗа было минуть десять ходьбы, и я пошел пешком, хотя ходить не люблю. Машину там все равно негде поставить, а так можно неторопливо подумать, что мне сейчас вовсе не вредно. Что взбесило Шефа, вообще-то понятно. Дело поручено мне, хоть я и не врач, а всего лишь физик. Это раз. Указывать местному руководителю, кому что поручать, было не принято, был такой негласный закон, а тут Центр его нарушил. Это два. Шеф это прекрасно знал и сделал выводы. Примерно такие: либо Москва знает что-то обо мне или об этом деле, чего он не должен знать, либо ему не доверяют. Второе предположение он наверняка отмел, а от первого озверел. Он и так недолюбливал своего несостоявшегося зятя, а теперь я становлюсь его потенциальным соперником. Это три.

* * *

Люблю библиотеки. Насколько умнее чувствуешь себя в окружении тысяч томов, которые никогда не откроешь. Духовно растешь, как сказал бы Васисуалий Лоханкин.

В ВОЗе отличная библиотека — уютная, но какая-то холодная. Да и большая чересчур. Библиотека должна быть маленькой, читальный зал то есть, книжек-то должно быть много, а читалка должна быть маленькой, а не как в Ленинке. Там, конечно, хорошие лампы под зелеными стеклянными абажурами, но народу, народу… А что поделаешь, если самая читающая нация. Сейчас особенно. В одном только этом году чего ведь только не опубликовали — пиршество интеллигента. Сначала «Белые одежды» Дудинцева, «Зубр» Гранина (про Зубра Тимофеева-Ресовского я уже и раньше слышал легенды), а потом и того пуще — «Котлован» Платонова, последние главы мемуаров Эренбурга и даже «Собачье сердце» любимого Михаила Афанасьевича. Библиотекарша стала одной из самых уважаемых особ в представительстве, потому как расставляет очередь на прочтение лично, сообразуясь уже не со служебной лестницей, а с другими, демократическими, скрытыми переменными.