Олежек открыл глаза и подумал, что если бы он заболел, то можно было бы не пойти в школу и завтра, и в субботу. А там зацепить и понедельник, но сначала надо придумать болезнь, потом тащиться в районную поликлинику, сидеть рядом с рыхлыми женщинами и хмурыми мужиками, нюхать больничные запахи и уже в кабинете врача соответствовать выдуманному диагнозу, куда уж проще отсидеть день в школе. Да и обидно заболевать перед выходными, болеть надо с понедельника, чтобы выздороветь к субботе. Нет, хватит и четверга, не стоит злить классную, когда он так просыпал в последний раз? Еще по осени? Надо и совесть иметь. Совесть иметь, прошептал Олежек и снова закрыл глаза. Заготовленная мечта не складывалась, сползала в предсонный сумрак, к тому же что-то натянулось в животе, да посторонние мысли не давали сосредоточиться и уводили, уводили его за собой.
Совесть совестью, но лучше было б иметь какой-нибудь талант. Например, классно петь и играть на гитаре или пианино, тогда можно было бы пристроиться в школьный ансамбль, ведь был же у Олежека когда-то голос, заливался руладами на пении в начальных классах, вот только со слухом не сложилось, слова учительницы о первом или втором голосе так и остались китайской грамотой. И с гитарой без слуха толком не срослось. И со здоровьем не повезло, сколько ни болтайся на турнике, все одно и вполовину от крепыша Димки из соседнего дома не подтянешься, хотя уж тот точно специально и не смотрит в сторону перекладины, а на уроке физкультуры подпрыгивает и не тянется подбородком к стальной трубе, а размашисто бросает тело вверх — раз, два, три, четыре. Спрыгивает на двенадцати, ухмыляется, и каждый понимает, что лень Димке мышцы бугрить, а то так и мельтешил бы вверх-вниз. Вот бы так вышел перед строем одноклассников Олежек и не висел, как сосиска, дергая коленями, а подтягивался, как Димка! Или даже больше Димки! Или подтянулся бы на одной руке! И сделал после этого выход силы! Тоже на одной руке! И тут же подошёл бы к гире в тридцать два килограмма и выжал бы ее десять раз! И левой рукой! И не толкая гирю всем телом, а плавно отжимая от плеча!
Олежек открыл глаза, плотнее закутался в одеяло, накрылся с головой, как в детстве, когда отхватывал от страшной темноты безопасное пространство, и подумал, что, верно, никаких талантов у него вовсе нет. Породы нет, как сказал бы физкультурник. Ничего такого он про Олежека, конечно, не говорил, но про Димку сказал, что у того — порода. Порода, сказал, есть, а вот с мозгами не повезло. Олежек тогда еще удивился, порода — это ведь про собак! Породистые собаки живут по квартирам, а беспородные бегают по улице. Но Олежек же не бегает по улице? Это как раз Димка все больше по улице шляется! Нет, вряд ли физкультурник что-то понимал в талантах. Да и классная говорила, что каждый человек может найти свое предназначенье, что у каждого есть талант, просто он чаще всего спрятан, закопан, невидим. У некоторых талант на виду — голос, сила, ловкость, хорошая память, умение рисовать, склонность к математике, к танцам, к музыке, а у некоторых в глубине. Нужно только отыскать его. Ага. Отыщешь тут. Даже если беспородных на самом деле нет. Породы тоже разные бывают. Вот дог во втором подъезде живет, это порода! В спине хозяину по пояс. На прогулку выходит, так дворняги или от страха на месте приседают, или отбегают гавкать на великана чуть ли не на другой край двора! Дог — это сила и рост! А этажом выше живет болонка. Она тоже породистая. Только ее порода пустяшная. Декоративная. Так, может, и у Олежека порода пустяшная? Может быть, он тоже декоративный?
Мальчишка высунул нос наружу, втянул свежий воздух. Беспокойство никуда не исчезло, только ослабло немного или растворилось, как сахар в чае. Или соль. Олежек даже решил было достать дневник и посмотреть задания на нынешний четверг, вдруг упустил что-то важное, но почему-то не шевельнулся. Мамка хочет, чтобы он стал инженером. Неважно каким, просто инженером. Она даже произносит это слово с придыханием — инженером. Только вот куда это самое инженерство применить? Ну, станет Олежек инженером, окончит какой-нибудь институт, придет работать на какой-нибудь завод или вот в депо, точно такое же, как за пятиэтажкой и сквером, с рельсами, промасленным щебнем, гудками и гнусавым голосом диспетчера. И что? Будет приходить домой вечерами, как и мамка, усталый, и жаловаться, что на железо смотреть не может, как мамка не может смотреть на кастрюли и плиту? А если нет у него таланта к железу? Если будет выматывать его работа сильнее, чем школьная химичка, которая заставляет зубрить ненавистные формулы? И все? Вот так на всю жизнь?
Олежек еще сильнее зажмурил глаза, но вместо того, чтобы привычно углубиться в вымышленные подвиги и победы, снова свалился в размышления о талантах. «У меня все получится, — прошептал он, едва шевельнув губами. — Главное — верить и добиваться! И бабушка так говорит. Главное — верить». Про то, что следует добиваться всего собственным трудом, уже говорит мама. Ну что ж, трудом, так трудом! Главное, что талант есть у каждого. Даже у самого никчемного человека есть талант. К примеру, Колян из второго подъезда — конкретный тормоз. Ему все по два раза приходится объяснять, ладно бы только на математике, но и на улице! Когда задумывается, кажется, что у него скрежещет что-то в голове. Зато как играет в футбол! Любого обводит, словно вокруг столба с мячом идет! Играет классно, а учится плохо. Читает до сих пор почти по слогам. А если в этом весь секрет? Ничто ниоткуда не берется и ничто никуда не девается. Если что-то бог даст, так что-то непременно и отнимет. Насчет бога с бабушкой, конечно, соглашаться не следует, а вот насчет отъема. А если и впрямь у каждого талантливого человека есть какой-то изъян? Тот же силач Димка — отличный парень, но зато глаз у него один не видит, зрачок пустой, то ли осколок бутылки, то ли кусочек карбида попал во время давней детской шалости. Или вот доходяга Вовик, шпыняют его все, кому не лень, а когда он фотографии притаскивает в класс, ничего кроме криков восторга, не слышно. У многих есть фотоаппараты, у Вовика не лучше прочих, обычный старый ФЭД, но с его фотками ничьи отпечатки не сравнятся! Или тот же Серега, сын соседки Розы, — тоже не первый ученик в своем классе, а вся комната техникой заставлена. Все может починить — и телевизоры, и редкие магнитофоны, и приемники! Сидит в клубах канифоли и лепит, лепит детальки на крохотные платы! Олежек тоже хотел приобщиться к радиоделу, полистал потрепанную книжку, поехал в магазин, накупил деталек, собрал детектор, только так и не поймал ни одной станции. Серега объяснил, что надо диоды проверить. Вставляй, сказал, стеклянный диод в розетку радиотрансляции, если светится — хороший. Все диоды Олежек проверил, все хорошими оказались. Только уж когда по второму разу Олежек их проверить решил, понял, что посмеялся над ним Серега. Поэтому и не стал по его же совету конденсатор через сетевую розетку заряжать. Не стал и не стал, совсем уж дураком не прослыл, а таланта радиотехника в себе все одно не обнаружил. Так, может, не талант надо было в себе искать, а изъян?
Мальчишка повернулся набок, уткнулся носом в диванную спинку и представил, что на земле не осталось ни одного человека. Представил брошенные магазины и дома. Пустые кинотеатры и улицы. Оставленные машины и велосипеды. И себя — единственного человека в пустом городе. На всей земле! Вот тогда ему точно не потребовался бы никакой талант. Умения какие-нибудь пригодились бы, а талант ни к чему. Выходит, талант нужен не для самого себя, а для других? Вряд ли. Димка же на турнике не для других подтягивается, ему вообще наплевать, что он сильнее других, он добрый, это Валерка злой, потому как выделиться хочет, а выделиться ему по учебе не удается, и мамка его пьет, и одевается Валерка бедно, да и в классе трое ребят сильнее его, поэтому он и злится, издевается над теми, кто слабее. Так даже у Валерки талант отыскался, никогда не играл на гитаре, а только взял в руки Олежкину шаховскую фанерную, так через минуту и гимн СССР подобрал, и «Цыганочку», и «Вологду», а Олежек, чтобы самую простую песенку сбренчать, должен аккорды у ребят переписывать. Да и врет Олежек почти каждый мотив, сам не слышит, а другие говорят, что врет.
Что-то подкатило к горлу, защемило в переносице, закололо в груди. Олежек чихнул, тут же замер в ужасе, но соседка по-прежнему возилась в ванной, и он подумал о вовсе страшном. А что будет, если он так и умрет бесталанным? Или просто умрет? Олежек поочередно представил лица одноклассников и приятелей и решил, что ничего не будет. Да, мамка, наверное, с ума сойдет, бабушка так и вовсе не выдержит, и так то и дело выцарапывает из-под ватки крохотные таблетки. А все прочее останется, как есть. Вот ведь сбила в прошлом году машина его одноклассницу Алку и одноклассницу Сереги Ирку, так ничего и не изменилось. Все как было, так и осталось. Разве только исчезли две девчонки, одна повыше, другая пониже. Одна с простеньким, бледным лицом, другая веселая, с всегда оттопыренной нижней губой. Одна добрая, другая — гроза мальчишек. Олежек вспомнил, как Алка подошла к нему как-то с просьбой что-то списать, а он вдруг словно ополоумел, мотнул подбородком в сторону ее короткого платьица и попросил: «Покажи. Покажи, что там у тебя.» Она даже не ударила его. У нее бы не задержалось, да и случалось уже такое, а тут девчонка просто вытаращила глаза и ответила тихо: «Дурак ты, что ли?» «Дурак», — прошептал Олежек и снова втиснул нос между спинкой и диванной сидушкой, затрясся, зажал уши ладонями, как зажал их, когда мамка позвонила бабушке и сказала, что девчонки погибли и надо бы, чтобы Олежек вернулся на похороны. Он не поехал, остался и на улицу больше не вышел до конца холодных осенних каникул. Не смог поехать, не захотел увидеть девчонок мертвыми. «Вот и изъян отыскался, — подумал Олежек, морщась от накатившей в грудь боли, — я трус. Осталось найти талант. Господи, если ты только есть, помоги мне».