— Да нельзя завтра, никак нельзя!
Вадим даже вздрогнул — он никак не думал, что этот человек, еле слышно бормочущий слова, может так кричать.
— Выручайте. Люди… человеки… вы люди, и я человек… договоримся…
— Да вряд ли. — Вадим присмотрелся к человеку, все так же потирающему левый бок, — что тттакое? Больно?
— О-ох… жжет. Сильно жжет.
— Ддда что у ва-вас там, да... дайте пос-посмотрю, — Вадим осторожно отвел руку незваного гостя, посмотрел на добротную куртку, разодранную в клочья, — у-ух ты, кто этттто тттебя тттак… ме-медведь, что ли, за-зацепил?
— Ат мэдвэдя он бы живой нэ ушол, — кивнул Ашот, — сымай куртку, лэчит будэм… тэба вэлели живого-здорового доставыт…
Человек с трудом начал стаскивать куртку, поскуливая и охая от боли, Вадим неумело помогал ему, почему-то боязно было прикасаться к этой одежде. Запах… да даже не в запахе дело, весь бок куртки, там, где было порвано, пропитался иссиня-черной липкой слизью… мазут… нет, не похоже… нефть… тоже не то… краска… слизь переливалась, тускло мерцала, изредка по ней пробегали красноватые огоньки. Под курткой обнаружился когда-то красный пуловер, а с ним еще кое-что — половина пуловера была буквально сожжена дотла.
— Это кто ж тэба так? — Ашот покачал головой. — Кысло-той, что ли?
— Может… не знаю. Ох, мужики, выручайте… вы люди, и я человек.
Наконец, Вадим увидел, что так беспокоило незваного гостя: на левом боку отпечаталась глубокая вмятина, как будто следы трех пальцев и трех когтей, странно расставленных… не по-людски… обезьяна… собака… лемур какой-нибудь, лори-вару-долгопят… нет, не то.
— Кк… кто ж тебббя зац... цепил-то? — спросил Вадим, разглядывая вмятину, покрытую все тем же иссиня-черным налетом.
— Они… они… ну эти… — человек показал тощим пальцем куда-то в потолок, — они… много я про них знаю… ой, много. Мужики… все вам расскажу… это же человечество всё в опасности. Можно… смыть-то у вас где-нибудь эту гадость можно?
— Вон раковына, — отмахнулся Ашот, тут же накинулся на Вадима, — что ты с этой курткой в абнимку ходыш, дран эту хочешь на сэба падцепит? Брос…
— Этт… то тт.... теперь… шефу звонить на... надо?
— Пагады шефу званит… нэ нада.
— Дда наш… нашли жжже его.
— Нашлы… Ты хот панимаэш, каго мы нашли?
— Ну. Этттого… который фас, профиль.
— Ты хот панимаэшь, ат каго он удрал сэйчас?
— Не, не совсем.
— Нэ совсе-ем… всю жизнь он такой был, до правды ему, вишь, до всей надо докопаться. Он же нэ аднаму шефу нашему дарожку пэрэшэл, много кому… такие карьеры из-за нэго крахом летели… такие люди. Ну вот и здэс рэшил до правды до всэй докопаться…
— Где з-здесь?
— Я-то про нэго справки наводил… он то у людей ходит смотрит, кто где дэнги атмывает… а то в тайгу уходыт, в лэса… гдэ мэтэарит Тунгусский, аномалии всакие… этих все ищет.
— Кого… этих?
— Ну этих… которые ему вон, бок изукрасили.
Вадим еще раз посмотрел на тощий бок тощего человека, остервенело растирающего себя перед раковиной — черная слизь не хотела смываться, ее как будто стало даже больше.
— Канчай уже, раковыину нэ испорть, — спохватился Ашот, повернулся к Вадиму, снова заговорил шепотом — ну вот… люди-то еще где-то стерпят, где-то простят… где-то бока наломают… или упрачут куда… а эти-то не пращают. За которыми он смотрел.
— Да кто же? — спросил Вадим, тоже почему-то шепотом.
Человек вернулся за стол — без куртки и пуловера он казался совсем щуплым, будто готовым вот-вот растаять в воздухе.
— Мужики… вы люди, я человек… мне вам много что сказать нужно.
— Нэчэго тэбе нам сказат… — Ашот нехотя встал, потягиваясь — иди сэбэ.
— Да как иди, вы не понимаете… человечество… в опасности. Я много знаю, очень много, я вам рассказать должен.
— Ага, чтобы за нами вон так же ганалис, как за тобой гонятся, — Ашот распахнул дверь, стылый ветер бросил в сени дохлую листву, — ыды давай… ыды.
— Мужики, вы не понимаете.
Он не договорил — не дали договорить. Черная осень за окнами наполнилась зеленоватым сиянием, Вадим даже оглянулся, не подъехала ли какая-нибудь реанимация или чей-нибудь навороченный джип. Никого не было, свет сочился не снизу — сверху, было что-то там — над деревьями, в прорыве облаков, Вадим вытянул шею.
— Да нэ высовывайся ты, мат твою! — гаркнул Ашот. — Хо-чэшь, чтобы и тэбя заграбастали на хрен? А ты ыды, ыды, канай отсюда. Мало тэбя нам на нашу голову, ишшо этих прывел… пшел, пшел…
Человек не сопротивлялся — как-то весь сразу обмяк, поник, поплелся к двери, в черную осень, в седой снегопад.