Вошли двое мужчин в серых костюмах, с не очень выразительными лицами, в два счета разоружили моего гостя.
В номер прошествовал Дубек.
— Следили за мной? — задал я, в общем-то, риторический вопрос.
— Конечно. — Профессор не смутился. — И довольно плотно.
— Я не заметил слежки.
— Это не означает, что ее не было.
Дубек небрежно махнул кистью руки, и Аллигатора увели.
— Хотели поймать? — спросил я. — Камень лишь приманка? Сам он вас не интересует?
— Почему же. Камень тоже пригодится.
— Вы не служите в университете.
— Вам не все равно?
— Что этот сумасшедший нес о ключах, порталах? Я впервые слышу подобную чушь.
— Да, чушь. А где камень?
— В шкафу.
— Давайте.
Я передал чемоданчик. Дубек раскрыл и проверил. Довольный осклабился:
— Вы хорошо потрудились, — и достал из кармана конверт.
— Хотелось бы знать, что произошло в этой комнате, — сказал я, принимая деньги. — И что находится в чемоданчике.
Дубек невинно улыбнулся:
— Метеорит. А в комнате произошел арест того, кто заказал похищение.
— Как вы поступите с ним?
— С заказчиком?
— Нет, с камнем.
— Верну его на место. Огромное вам спасибо за работу. Всего доброго.
С чемоданчиком в руке, Дубек вышел из номера.
«Верну его на место».
Куда? На Луну?
Встав у подоконника, я посмотрел вниз, на улицу.
Мой наниматель сел в машину, в которой, наверное, уже сидели преступник и конвоиры.
Машина тронулась. Скоро затерялась в потоке автомобилей.
Беспокойство, зародившееся пару суток назад, все не проходило.
Казалось, что события, в которых я поучаствовал, — с двойным, с тройным дном.
Охота на аллигатора.
Кто аллигатор — мне ясно. Кто охотник — тоже ясно.
Камень — наживка.
Тогда кем, вернее, чем был я?
Крючком?..
Но ужас заключался не в этом, конечно.
В мире велась тайная и невероятная по размаху деятельность, имеющая неведомую цель.
Я лишь чуть-чуть с ней соприкоснулся. И меня — обдало холодом.
Что будет, если вдруг узнаю всё?
Превращусь в кусок льда?
Анна Агнич
Гамбит с вулканом
Повесть
1. Веранда с видом на океан
Ветер пахнет водорослями и солью. Или у соли нет запаха? Вот бы высунуть язык, попробовать ветер на вкус. Но нет, нельзя, неприлично. За столиком на веранде ресторана, кроме Сёмы, ещё трое: Андрей Андреич, Таня и Танюшка. Когда Танюшка замолкает, слышен прибой, особенно если прикрыть глаза. Сёма вдыхает тихоокеанский бриз и повторяет про себя, выстукивая пальцами ритм на колене:
— Я в Мексике, в Акапулько! Это ж надо… вот это да!
Что-то касается ноги, будто тычется носом небольшая собака. Сёма поднимает скатерть, заглядывает под стол. Его движение тотчас копирует Танюшка, она всё повторяет за ним. Таня-старшая смеётся и отдёргивает босую ступню. Её туфля блестит красным лаком под стулом, как выброшенная на берег лодка. Сёма опускает скатерть, смотрит на Андрея Андреича — тот занят обедом и не замечает, как шалит его молодая жена.
Таня взглядывает на Сёму, усмехается и опять трогает пальцами ноги его колено. Чувствуя, как жар поднимается к щекам, Сёма бормочет извинения, выскакивает из-за стола и пробирается между столиками в глубину ресторана. Где-то здесь должен быть туалет. А, вот дверь. Неловко смачивает лицо — раковины низкие, рослому человеку жуть как неудобно. Смотрит в зеркало: лицо красное, оттопыренные уши тоже, на лбу пот.
В зеркале отражаются узоры кафеля, сине-жёлтые извивы напоминают график. Сёма замирает — кажется, нащупал решение одной нетривиальной задачки. Он стоит неподвижно, не спугнуть бы мысль, глядит в точку и бормочет:
— Ага, нет, не канает… а так? А так интересно!
Не думая больше о Тане, возвращается за стол. Андрей Андреич сразу всё понимает, он хорошо знает своего аспиранта:
— Что-то решил, Семён? Что?
— Да ту, дурацкую… с графами. Кажется, можно доказать, у неё нет решения.
— Ну молодец! — восклицает Андрей Андреич и откидывается на стуле, упираясь ладонями в стол.
— После обеда вместе обмозгуем.
Обмозгуем, это значит: проверим доказательство и подготовим черновик статьи. Заниматься этим скучно, но Андрей Андреич считает, нужны сильные публикации. Нужны так нужны, ради научного руководителя можно и поскучать.
Таня ловит Сёмин взгляд, медленно проводит по губам кончиком языка, поворачивается к мужу и спрашивает тягуче, играя голосом, будто поет:
— Андрюшенька, а правду говорят, что твой Сёмочка — гений и будущий нобелевский лауреат?
— Таня, не смущай мне аспиранта, — вступается Андрей Андреич.
Сёма благодарен за это заступничество. У него мало опыта с женщинами, тем более такими яркими и смелыми, как Таня. Днем её открытые платья, танцующая походка и долгие взгляды вгоняют Сёму в краску. Ночью она ему снится.
2. Конференция
Доклад читает Андрей Андреич — Сёма не любит говорить перед залом. Выступления идут своим чередом, интересные перемежаются скучными, а в перерывах Андрей Андреич таскает аспиранта знакомиться с математиками из разных стран. Сёмино имя узнают, он в некотором роде знаменитость.
— Нужно заводить связи в научном мире, — учит Андрей Андреич, и Сёма послушно жмёт руки, называет себя и стоит, пока старшие обмениваются вежливостями.
Это не трудно, он не скучает. В голове всегда крутится какая-нибудь задачка, можно заниматься ею, не слушая собеседников. С математикой Сёме легко и весело, а с людьми бывает тяжело и скучно — слишком сложное поведение, много переменных, не поймёшь, не уложишь в систему. Вот хотя бы та же Таня: зачем она пристаёт к нему, да ещё при муже? Ей должно быть стыдно, а она спокойна и весела, будто так и надо. Как её понять? Себя-то Сёма понимает, тут всё просто. Его тянет к ней, но табу есть табу, и нарушить его нельзя — как нельзя в шахматной партии пожертвовать короля.
Вот если бы Андрей Андреич уехал куда-нибудь, а Таня среди ночи постучалась к Сёме в номер — он бы её не впустил. Тут всё ясно. Неясно другое: она бы пришла или просто дразнит Сёму? Никак не понять, и прямо тоже не спросишь.
Зато с четырёхлетней Танюшкой легко — её он понимает.
3. Мелкий белый песок
Сёма просыпается от стука в дверь, путается в шортах, торопится. Отпирает. В коридоре Танюшка в купальных трусиках, с ведёрком в одной руке и кремом от загара в другой.
— Дядя Сёма! Уже утро.
Спорить не приходится, часы показывают шесть.
— На пляж! — командует девочка, и они спускаются к океану.
Берег почти пуст. Рыбаки выпутывают из сетей и бросают в корзины прыгучую светлую рыбу. Старый мексиканец трогает чёрным пальцем Танюшкину щёку, что-то ласково говорит и кладет в малышкино ведёрко пучеглазого краба. Небольшие волны тонко стелются по белому песку.
Сёма делает зарядку, он упражняет тело каждое утро. Мама говорила, движение держит мозги в форме, а мозги Сёма бережёт. Не пьёт даже пива — когда-то вычитал, что физик Ландау на месяц лишался творческой активности с одного бокала шампанского. Сёма приседает с Танюшкой на плечах, малышка держится за его подбородок и болтает без умолку:
— Дядя Сёма, почему тут песок белый, а у нас дома рыжий?
— Там. Много. Железа, — пыхтит Сёма, пытаясь не сбиться со счёта приседаний.
— Железа? Почему я не видела?
Сёма снимает девочку с шеи, находит ракушку и скребёт острым краем стойку пристани.
— Вот, видишь, железо от воды становится ржавчиной, а она красноватая, видишь?
Девочка тычет пальцем в полоску рыжей грязи на ракушке, размазывает по ладони и восхищённо смотрит на Сёму снизу вверх светло-серыми глазами, точно такими, как у её мамы.