– И всё это совершенно беззлобно!
– Да! Именно. Это очень подкупает. Нет, ну, разумеется, это не рай, это родоплеменной первобытный коммунизм, с обычаем кровной мести, с богатыми традициями каннибализма, не совсем еще изжитыми и сегодня, но…
– Но они едят друг друга без всякого аппетита! Или даже с отвращением?
– Нет, пожалуй, с удовлетворением. Потому что по привычке и даже, вы знаете, в какой-то мере с чувством исполненного долга… А потом Туй меня в Зону сводил: легенды, история, романтика сталка… Ну, и три силы, пленяющие совесть, – чудо, тайна и авторитет. Чудо искусства, тайна гибели цивилизации и авторитет письменности, не поддающейся прочтению.
– Прочли же.
– Да! И когда я об этом узнал, это было словно перст указующий: вот какие плоды приносит соединение знаний, упорства и любви. Это и решило мой выбор, в особенности потому, что я уже был в материале, знал язык, быт, мифы…
– Но ведь все эти доски уже прочитаны, других не будет – чем тут еще заниматься-то? Рутинной археологией? Идеи нет. Хотя для защиты на пи-эйч-ди идей не требуют. Нет, вообще-то, я понимаю: «цивилизация, погибшая от понтов», – постановка темы занятная, хотя, если разобраться, не столь уж оригинальная.
– А что, такое уже было?
– Думаю, да. И, судя по всему, скоро повторится… Хотел вас еще кое о чем спросить. Вот люди занимаются Элладой, западной Европой, Китаем – гигантские масштабы, эпохи, великие свершения…
– Но есть же территориально маленькие реликтовые культуры с огромной историей… Хотя эта, конечно, молодая, переселенческая культура, ей всего лишь полторы тысячи лет. Зато потом длинный период полной изоляции – это же так интересно! И еще не затерто, еще есть живые следы в земле и в памяти людей. Нет, масштаб – не мера культуры. Изучая одного человека, можно понять что-то обо всем человечестве. И всякая культура, как жизнь всякого человека, бесценна.
– Аминь! Всегда считал, что Америка – тупая, зомбированная страна… Извините, у меня изжога от лозунгов, даже от правильных.
– Но это же не лозунг, это правда. Каждая культура это… это – ген, кусочек наследственной памяти, генома человечества. И для выживания нужно разнообразие генов и их алле… ну, вариантов.
– Аллелей? Не стесняйтесь употреблять термины, я об этом кое-что слышал. Аналогия наглядная – и хромает, как все аналогии. Тем более, что она неточна. Спектр культур действительно представляет наш видовой репертуар адаптации, но культура ведь – это не то, что передается, и даже не то, что определяет жизнь, – это она сама, вся сумма жизни, вся ее местная совокупность во всех формах. И аналог культуры – не геном, а, извините, биоценоз, то есть всё, что живет в этом уголке мира, так или иначе приспособившись к его условиям.
– А аналог генома в культуре есть?
– В культуре, как в Греции, всё есть, вам ли не знать. Это тот самый, не менее захватанный, менталитет, скажем, как совокупность черт характера народа. Вот он и передается, и сохраняется, и не дает вывести за два поколения нового улучшенного человека, на что мы неутомимо надеемся, проводя ухудшающий отбор. «Сорок лет побродить по пустыне – и исчезнет психология рабов». Вот уже и сорок, и сто сорок лет бродим, а рабство и холопство прекрасно воспроизводятся. Как гены определяют структуры белков организма, так черты народного характера определяют формы жизни народа. А для усовершенствования таких черт природе потребовались века и тысячелетия направленного отбора генов и аллелей. Кстати, эти аллели, влияние которых темно и назначение непонятно, часто минируют организм предрасположенностью к болезням. Причем довольно-таки смертельным.
– Вот и опять аналогия. Какая-то аллель – или, не знаю, какой-то их клубок – губит эту культуру, и, боюсь, мы ее потеряем.