– Продолжайте.
– Хотя чувствуют прелесть хитрой задачи, совершенно не способны задачу сочинить.
Не лишено изящества. Витиевато, но не лишено…
– И?
– Чаще всего это просто движение в тумане, манёвр привидений, быстрая пантомима, и в ней участвуют не разные фигуры, а бесплотные силовые единицы, которые, вибрируя, входят в оригинальные столкновения и союзы. Ощущение, повторяю, очень сладостное, и единственное моё возражение против шахматных композиций, это то, что я ради них гублю столько часов, которые в мои нынешние наиболее плодотворные, кипучие годы я беспечно отнимаю у писательства.
Ну, и не отнимайте, юноша!
– И?
– Видите ли, маэстро… Меня лично пленяют в задачах миражи и обманы, доведённые до дьявольской тонкости, и, хотя в вопросах реконструкции я стараюсь по мере возможности держаться классических правил, как, например, единство, чеканность, экономия сил, я всегда готов пожертвовать чистотой рассудочной формы требованиям фантастического содержания. В этом творчестве есть точки соприкосновения с сочинительством. И в особенности с писанием тех невероятно сложных по замыслу рассказов, где автор в состоянии ясного ледяного безумия ставит себе единственные в своём роде правила и преграды, преодоление которых и даёт чудотворный толчок к оживлению всего создания, к переходу его от граней кристалла к живым клеткам.
А вот это великолепно! Словесная избыточность, но по сути… Живые клетки. Тут мы с вами, юноша, синтонны. Шахматы как отражение объективной реальности.
И?
– Видите ли, маэстро… Всё-таки этюды – не игра как таковая, не сражение.
– О, да!
– Но мне нужно сражение.То есть, моему… герою. Если уж он делает ход, то… Я, между прочим, всегда интересовался, нет ли в шахматной игре такого хода, благодаря которому всегда выиграешь. Не знаю, понимаете ли вы меня.
Garde á vous! Прилежно пораздумать.
– Нет, я понимаю… Мы имеем ходы тихие и ходы сильные. Сильный ход…
– Так, так, вот оно что!
– Сильный ход, это который, – громко и радостно, – сразу даёт несомненное преимущество. Двойной шах, примерно, со взятием фигуры тяжёлого веса или пешка возводится в степень ферзя. И так далее. И так далее. А тихий ход… Тихий ход это значит подвох, подкоп, компиляция. Возьмём какое-нибудь положение…
– Так, так.
– Но это долгий разговор.
– Готов! А вы, маэстро?
Экий юноша прыткий! На «тихий ход» как подвох – ясноглазая реакция. Обучен! Азы общения: искренность во взгляде даже при утверждении, что Каспийское море впадает в Волгу.
Как бы так дать понять… Подцепить вилкой кусочек омлета, выпятив губы, как для осторожного поцелуя:
– Может быть, всё же угодно омлету?
– Спасибо, нет.
– М-м… Вы действительно русский? Гамаюн – псевдоним?
– Да.
– И какими судьбами в Берлине? Нравится тут, у нас?
– Это… долгий разговор.
Вот и поговорили!
Нет-нет, пожалуйста! Видите ли…
– Видите ли, маэстро… Местные власти где-то, в мутной глубине своих гланд, хранят интересную идейку, что как бы, дескать, плоха ни была исходная страна…
– То есть Россия?
– Да. Советы. В данном случае. Так вот, для них всякий беглец из своей страны должен априори считаться презренным и подозрительным, ибо он существует вне какой-либо национальной администрации. Сладко вспоминать, как доводилось осаживать или обманывать всяких чиновников, гнусных крыс, в разных министерствах, префектурах, полицайпрезидиумах. Не знаю, понимаете ли вы меня…
– Нет, я понимаю… – Garde a vous!
– Представьте, – высвободил крахмальную манжету, подбоченился, – за столько лет жизни в Германии я не познакомился близко ни с одним немцем, не прочёл ни одной немецкой газеты или книги и никогда не чувствовал ни малейшего неудобства от незнания немецкого языка!
– За сколько лет?
– Ну… какое-то количество.
О! Уже вызывающе, литератор Гамаюн! Похоже, юношу проняло. Весьма чуток. А маэстро и не особо скрывает барьер.Даже демонстрирует.
И почему-то чем далее, тем более, до прощального поклона завёлся между ними какой-то удручающе-шутливый тон…
А жаль. Много позже выясняется – от себя говорил Гамаюн, не посланец, не засланец.Но как знать наверняка?!
– Oh, mon officier! Кто это был?
– М-м… Земляк. Отчасти confPre, возможно.
– Просто ты так долго с ним…
– Долго?
– Продолжительно.
– Подай-ка водочки, ma cherie.
– Но топ…
– Водочки, водочки.
И роман у юноши получился превосходный, ходит слух. В книжную лавку маэстро Ерохину всё недосуг и недосуг. А экземпляр с дарственной надписью от автора всё не приходит почтой и не приходит. Ты что, юноша, обиделся, что ли? Ну, в своём праве. Повод был дан.
А жаль. В кои веки судьба свела с личностью…
Но это уже совсем-совсем другая история.
Господи, до чего ж легко стало после судьбоносной речи в Русском клубе! Какая роскошь избавления от шлаков!
С гражданином Ерохиным у нас всё покончено!
Сильно сказано! И главное (вот главное!), сказано фигурально. Когда б решили по-дружескипокончить с гражданином Ерохиным чисто конкретно (фу! откуда только всплыло непотребное арго!), не провозглашали б о том во всеуслышание – по секрету всему свету. Тишком-молчком – да. Стиль! С непременными разбросанными там и сям намёками: не нашихрук дело, но sapi-enti sat… Умному и впрямь достаточно: его пример другим наука, но, боже мой!
Скушно с вами. Бдительность, конечно, лучше не терять. Шах, ты как? Не теряешь бдительности?
М-р.
Умник! Хорош-ший Шах, Шах хорош-ший.
Но по большому счёту… На что они способны? Надуться мышью на крупу. Столько раз говорили маэстро: убеждения имейте любые, но не следует доводить их до окружения. Первейшая заповедь! А он своим этим «рухнет миф» на rue de lAssomption… Очень подвёл друзей,просто-напросто поставил в н-неудобную позицию, нанёс большую человеческую обиду! Всё! Покончено!
Ну и напакостить – несомненно! С чувством собственной правоты причём.
Товарищ Минускульский… Давненько его не было! Всплыл на поверхность! Уже не член украинского ревкома? Забирай выше! ОГПУ! Ромб в петлице – понимай, сотрудник для особых поручений, оперуполномоченный центральногоаппарата!
Но здесь, товарищи, на шахматном турнире в Колонном зале Дома Союзов, нет чинов и званий. Здесь он просто в толпе, просто рядовой поклонник древнейшей и мудрейшей игры! Ну, не рядовой…
– Товарищ! Несколько слов для журнала «Шахматы и шашки в рабочем клубе»!
– Ну, разве несколько слов…
– А правда, что вы играли с самим Ерохиным?
– Правда. Только почему «с самим»? С Ерохиным играл. Проиграл. Но пораженья от победы… Как там дальше у поэта?
– А правда, что вот-вот ожидается его возвращение на родину?
– Неправда. Поймите правильно, рассмотреть мы готовы, но сам он желания пока не выразил – ни устно, ни письменно. А насильно мил не будешь. Не в наших правилах.
– А правда, что Ерохин – сексот?! И как раз потому так много лет в Загранице?!
(Вот! Вот! Хитрожопый, однако, рабкор «Шахмат и шашек в рабочем клубе»! И не боится рискнуть такимвопросом! Безумству храбрых поём мы песню!)
– Комментария не будет.
Многоговорящее отсутствие комментария – от сотрудника центрального аппарата ОГПУ!
И врезка от редакции, справка о гр. Ерохине. Так сказать, этапы большого пути (не в шахматах, в жизни):
Белогвардейский офицер, ярый антисоветчик, уличённый в связях с английской разведкой и деникинской контрразведкой. Был принят на службу в уголовный розыск, в дальнейшем работал переводчиком Коминтерна. Беспрепятственно покинул СССР. Женат на иностранке. Совершает частые поездки по странам, враждебным СССР, общаясь с буржуазными прихвостнями. Постоянно проживает в Берлине, в центре города, в отдельной многокомнатной квартире. Заклятый враг трудового народа.