Потому что он тоже хотел написать что-то волшебное.
Он приоткрыл книгу, и его взгляд уперся в одно предложение, которое было написано так хорошо и правдиво, что хотелось кивать головой.
Дынин даже немного покивал, а потом повернулся и увидел Гелиоса. Тот сидел за столом, и лицо его было напряженным. Желающих иметь подписанный автором экземпляр было, видно, немного. Принятая Дыниным за толпу фанатов Гелиоса куча народу оказалась желающими купить новый детектив знаменитой писательницы.
Дынин подошел ближе к Гелиосу.
Тот оказался молодым еще человеком приблизительно одних лет с самим Дыниным. На затылке топорщился непослушный вихор, на носу сидели очки в массивной роговой оправе – то ли старомодные, то ли последний писк, не разберешь. Из-под стола торчали длинные худые ноги в тяжелых армейских ботинках. Гелиос был похож на костлявого мальчишку-второгодника, и даже очки не мешали впечатлению.
Он поднял голову и внимательно посмотрел на Дынина.
– Вам чего?
С замершим сердцем Дынин одной рукой положил на стол «Сумеречный лес». Другой рукой он судорожно сжимал в кармане заговоренную булавку, ставшую вдруг несказанно тяжелой, как камень утопленника. Рука вспотела, пальцы неприятно скользили по тонкому витку металла, и отчего-то было колко, словно булавка жалила.
– Подписать? – почему-то с отвращением спросил Гелиос.
Дынин кивнул. Язык прилип к пересохшей гортани.
– Зачем оно вам? – сказал Гелиос. – Книжка-то дрянь.
Дынин, если это еще было возможно в его состоянии, оторопел. Даже немного приоткрыл рот.
– Дрянь? – переспросил он.
– Полнейшая, – подтвердил Гелиос.
– Почему вы так говорите? – спросил Дынин.
Ему казалось, что он бредит. Даже сильнее, чем ночью.
– Потому что я бездарность. Потому что я писать не умею. Вы читали «Гроздья гнева»? Читали?
– Нет, – сказал Дынин. – Не читал.
– Так вот – я так не могу, – сказал Гелиос. – И не смогу никогда. А они говорят: «Издаем!». Говорят: «Шорт-лист!». «Букер», – говорят! А я над эпизодом в музее три месяца, как каторжный, и ничего, ничего! Фуфло! Подделка!
– Э… – сказал Дынин. – Да?
– Да! – брызнул Гелиос слюной. – Да! Вы читали «Одержимого»? Читали?! «Вам может принадлежать дубовая панель и краски, но нельзя заявить права на изумрудную россыпь весенней листвы, комично выпяченные для поцелуя губы…» Да пошли они к черту, я ухожу!
Гелиос резко поднялся, сдвинув стол, и одним рывком скинул «Сумеречный лес» на пол.
– Стоять, – сказал Дынин. Голос его был холоден.
Он наклонился, поднял книжку и бережно прижал ее к груди, как мать младенца.
Потом посмотрел на Гелиоса, и тот сел обратно.
– Эх, ты, – сказал Дынин. – «Не умею!». Тебе такое, а ты… Дурак.
Затем Дынин развернулся и, по-прежнему нежно обнимая книгу, пошел к выходу.
Гелиос смотрел ему вслед, и лицо его было удивленным, как у вечного второгодника, неожиданно получившего золотую медаль.
На выходе Дынин «запищал».
– Молодой человек, – сурово сказал охранник. – У вас товар не оплачен.
Дынин отстоял очередь в кассу, заплатил и вышел на улицу с фирменным зеленым пакетом магазина «Москва». Перед входом в метро он выкинул булавку в мусорную урну.
Он шел домой, покачивая пакетом. В голове было пусто.
Около подъезда стоял облокотившийся на метлу дворник и курил сигарету. Дынину вдруг страшно захотелось курить, хотя обычно он этого не делал.
– Извините, пожалуйста. Нельзя у вас сигарету попросить? – стесняясь, спросил он дворника.
– Отчего же нельзя, можно, – сказал дворник и достал из кармана мятую пачку. – Для хорошего человека ничего не жалко.
– Хорошего, – усмехнулся Дынин, принимая сигарету. – Куда уж лучше-то. Гнида я, вот что.
Он прикурил от предложенной дворником зажигалки и мрачно подумал о том, что натворил ночью.
– Отчего же гнида? – спросил дворник.
– Я одного человека обокрасть хотел. И душу продал. Дьяволу, – уточнил Дынин.
– И что же, обокрал? – спросил дворник.
Дынин отрицательно мотнул головой.
– Ну, вот и молодец, что не обокрал. А душу – так ее вообще продать нельзя.
– Почему нельзя? – спросил Дынин. – Что же, я свою душу продать не могу?
– Отчего же свою. Какая же она – твоя? Не твоя она вовсе. Принадлежит-то не тебе и распоряжаешься не ты, – сказал дворник.
– А кто? – спросил Дынин.
Улыбаясь, дворник молча похлопал Дынина по плечу, развернулся и пошел по двору. Лучи закатного солнца окрасили волосы дворника золотым нимбом. За его спиной, энергично подпрыгивая в такт шагам, сияли белые крылья.
Дынин моргнул, и наваждение пропало.
Потом он пошел домой, повесил на двери шкафа в прихожей пакет из магазина, разделся, вскипятил себе чаю и включил компьютер.
А затем, старательно печатая, словно делал это первый раз в жизни, начал выводить на экране строчки:
«Дынин был графоманом.
Дынин был бездарным графоманом. Очень бездарным. Возможно, самым бездарным графоманом из всех, когда-либо живших на свете. А возможно, и нет».
2
Личности. Идеи. Мысли
Станислав Бескаравайный
О пространстве предсказания
Пророчества, предсказания, видения о будущем – один из самых устойчивых элементов фантастики. Как фэнтези наполнена бормотанием оракулов, так и научная фантастика редко когда обходится без данных, которые приносит машина времени или обеспечивает хроносдвиг.
Но с чем имеют дело фантасты, воплощающие на страницах своих текстов очередные тексты пророчеств? Какие приемы и комбинации, использующие «сведения о будущем», будут логичны и непротиворечивы, а какие оставят впечатление хаоса?
Способы увидеть будущее классифицируются сравнительно легко: тут главное – не увлекаться разбором бесконечных разновидностей мантики. Для начала необходимо отделить гадание от прогноза. Прогноз, в конечном итоге, это осознанный расчет, это алгоритм. Его автор экстраполирует существующие тенденции, пытается вообразить качественно новые факторы, смоделировать развитие ситуации. Если алгоритм прогноза рассекречен, то любой человек может повторить удачный опыт или убедиться в его ошибочности. Гадание не может осуществляться без элемента тайны или даже чуда. Пророчество – без покровительства высших сил, которое тоже тайна, но еще и заведомо непонятная для человека.
Сложнее с путешествиями во времени и с прямыми указаниями из будущего. Сериал «Путешественник» («Journeyman») демонстрирует журналиста, который перемещается в прошлое – каждый раз, чтобы исправить очередную трагедию. При этом механизм путешествия не проясняется, причины не указываются, люди (или силы), которые выбрали героя и дают ему задания, не раскрываются.
Но бывает, автор «настаивает» на естественно-научном характере выдуманной им вселенной. С одной стороны, любая тайна там – лишь неразрешенная загадка. Однако целиком тайну устранить не получается – она сохраняется в виде парадокса. Путешествия во времени немедленно дают такое количество загадок, противоречий, искажений логики, что некая фигура умолчания неизбежно присутствует. При этом сказать, что герои трилогии «Назад в будущее» принимали заведомо внерациональные решения, нельзя. Предсказания (изображения на фотографиях, принесенных из будущего) были не только понятны, но имели еще и четкую причинно-следственную связь с другими временами.
Если посмотреть, что общего есть у гадания, пророчества и прогноза, то определение предсказания станет очевидным: предсказание – это получение персонажем информации о будущем.
Какими же качествами может характеризоваться предсказание, каковы свойства знаний о грядущем? Эти свойства можно описать с помощью категорий диалектики, противоречия между которыми будут раскрывать те или иные качества предсказания.
Первый показатель – это целостностькартины будущего, которая соответствует противоречию между возможностьюи действительностью.