Я ударил ее раньше, чем успел подумать. Ударил неловко – она лежала правой щекой на футоне, и моя ладонь, скользнув по ее левой щеке, задела нос. Брызнувшие ярко-красные капли оросили несвежую простыню.
– Ты меня ударил…
Юрико медленно садилась, зажав нижнюю половину лица. Я встал и привычно-осторожно, держась вдоль стены, где доски пола почти не скрипели, направился в ванную. Вернувшись с влажным полотенцем и комком ваты, я оттер ее лицо, руку, затампонировал ноздрю. Юрико была так поражена произошедшим, что подчинялась безропотно; голова ее поворачивалась под моей ладонью словно на шарнирах.
– Прости, – повторял я шепотом, делая свое дело, – это вышло совсем нечаянно. Только не нужно говорить глупостей, и все будет хорошо. Мы с тобой одни, – продолжал я, – и никто в целом мире нам не поможет. Только ты и я – больше никого нет. Если ты не будешь меня слушаться, если перестанешь мне помогать – я умру. А когда умру я, то вскоре умрешь и ты – это неизбежно. Понимаешь? – спросил я, сжав ее подбородок и принуждая смотреть мне в глаза. – Слышишь, что я говорю?
Она свела глаза, пытаясь рассмотреть раздувшийся от ваты нос, и ничего не ответила. По-моему, она даже меня не слушала. Во всяком случае, я вдруг почувствовал, как ее рука скользнула по моему животу, начав втискиваться под веревочный пояс штанов.
– У тебя совсем мозги набекрень! – я выпустил лицо Юрико из ладони, и она тут же подвинулась ко мне вплотную, запуская руку ко мне в штаны еще глубже. – Ты понимаешь, что нам нельзя этим заниматься? Совсем нельзя! Личинки могут разлететься с кровотоком по всему организму: в сердце, в легкие…
– Плевать, – пробормотала она сквозь зубы. – Хочешь, ударь меня еще пару раз – мне понравилось. Оказывается, это совсем не больно, когда тебя бьют – будто холодной водой в лицо плеснули!
Глаза Юрико прикрыла не до конца – сквозь ресницы просвечивали белки. Из ноздрей у нее торчала вата, и от этого она говорила, часто прерываясь и втягивая ртом воздух. Разумом я не хотел ее нисколько, но мужское естество против воли отозвалось на нетерпеливые движения ее руки. Даже если она сошла с ума, подумал я, что я теряю? Скорее всего, мы действительно умрем здесь оба, так не должен ли я удовлетворить ее маленькую прихоть? Даже приговоренные к смерти, говорят, имеют право на исполнение последнего желания…
Я толкнул Юрико от себя, и она с готовностью повалилась на спину, потащив меня за собой.
У нас ничего не вышло. Не прошло и нескольких секунд, как ее руки, лихорадочно гладившие мою поясницу, вдруг замерли.
– Стой, – сказала она.
– Что? – я качнулся еще дважды, но Юрико так напряглась, что продолжать уже не смог. – Что случилось?
– На спине, – ответила она.
Перед глазами медленно рассеивался красноватый туман, и когда до меня дошло сказанное ею, то преисполненное еще мгновение назад полнотой и силой, выскользнуло наружу жалким обмылком.
– Не может быть, – сказал я, привставая.
– Точно. Прямо под пальцем!
Она держала его плотно прижатым где-то рядом с позвоночником. Заведя руку за спину, я попытался нащупать то, что уже нашла она, и никак не мог – кожа натягивалась, мышцы напрягались, и подозрительная находка исчезала.
– Пошли в ванную, к зеркалу, – приказал я.
Там мне пришлось убедиться, что Юрико права – под кожей, но довольно глубоко, с трудом прощупывался червь примерно полутора сунов длиною. В каком направлении он движется и движется ли вообще – понять было невозможно. Но зато стало ясно, почему меня с самого утра беспокоила поясница.
В несколько минут я приготовил все необходимое: расстелил на полу чистое полотенце, приготовил флакон со спиртом, скальпель, иглодержатель с кривой иглой, заряженной хлопковой нитью, бинты. От Юрико толку было мало – она так и простояла все это время, ухватившись рукой за край фаянсовой раковины. Единственное, что она сделала – протерла мне спиртом кожу. Самому мне было уж никак не извернуться.
– Слушай, – я примерился скальпелем, зажатым в правой руке, – оказывается, это жутко трудно, глядя-то в зеркало…
– Почему? – спросила она, не отводя глаз от поблескивающего в электрическом свете стального жала.