— Пять рублей, значит? — спросила Марина.
Мужик покивал.
Марина достала кошелек и вынула пятирублевую монету:
— На, отдай дяде! — и Марина перешла из автобуса на залитую асфальтом площадку.
— Спасибо, Марин, — произнес мужик.
Марина обернулась и презрительно, на всякий случай, посмотрела в темноту. Неужели кто-то из тех плебеев, гаражных соседей отца, которые неизменно тянули ему руку на улице? Или сосед — поди их всех упомни! Или кому это из таксистов она… Я тебе дам «Марин»!
Мужик отложил паяльник, сунул едва раскуренную сигарету в банку и встал.
— Не узнаешь? — робко спросил он.
Озадаченно глядя на Марину, дочка продолжала протягивать ему монету.
— Не узнаю! — сказала Марина.
— Правда? — глотнул мужик. Он почесал руки и вытянул их по швам.
— Правда. Деньги возьмите.
Хлопая блестящими красноватыми глазками, мужик растерянно смотрел на Марину.
— Деньги возьмите, — повторила дочка.
Мужик опустил голову и как-то странно посмотрел на нее.
— А? Деньги…
Дочка снова ткнула ему монету — она держала ее вертикально, будто хотела втиснуть в автомат.
— Погоди-ка!
Мужик выбрался из-за стола, подошел, касаясь брюхом стен, к двери и снова открыл комнату. Его темный закуток вдруг озарился голубоватым светом, даже тень мелькнула, как от пролетевшей за окном ласточки.
— Туда бросай. На счастье.
Дочка посмотрела на Марину.
— Ну бросай, — пожала плечами Марина. — Да и пойдем уже, сколько ж можно.
Дочка махнула рукой так, как махала, бросая снежки. Монета глухо ударилась о сероватое пятно под плафоном, описала гиперболу, взлетела и, покатавшись вокруг собственной оси, позвенела и замерла на паркете. Вслед за монетой поднялись хлопья побелки.
Разинув рот, дочь посмотрела на Марину.
— Пошли, доня, пошли.
Оглядываясь на мужика, дочка спустила из автобуса сначала одну ногу, потом другую. Взяла Марину за руку и оглянулась снова.
Мужик захлопнул дверь в комнату, бросил засов налево и подергал на себя хромированную скобу.
Ничего, держалось будь здоров.
Илья Кузьминов
Сельская жуть
К чему мы привыкли в «ужастиках»? Инопланетяне, мертвецы, мистические силы заброшенного дома.
Тематика индивидуальных инопланетных вторжений (где на Землю попадает одно чудовище и камерно так убивает нескольких героев) давно исчерпала себя. А техногенные катастрофы, вызывающие размножение оживших мертвецов, просто смешны.
Ужасы, связанные с вампирами, не страшны. Они эстетичны и ценятся за готический антураж (вспомните, например, «Голод» с Дэвидом Боуи в одной из главных ролей). Если же они неэстетичны и вампиры не утонченные джентльмены и леди, а страшилища, отрывающие людям головы, то это уже дешевая «яичница», приравниваемая к похождениям тех же самых живых мертвецов.
Остаются серийные убийцы в городской среде и в особенности заброшенные дома с их неизведанной фауной.
Я вижу возможность расширить сферу жути за счет двух направлений. Первое — это жуть кондово индустриальная и без мистики, с дымящими заводами среди гор, вечными сумерками, гаражными массивами, где работники завода «Красный молот» распиливают по вечерам трупы и занимаются другой незаконной деятельностью. Второе — жуть сельская.
Последняя вызывает у меня особый интерес.
Для восприятия сельской жути есть в нашем обществе отличный питательный субстрат, потому что очень многие проводили в детстве лето на даче, а кто-то — в настоящей деревне, и воспоминания о селе зачастую самые яркие из детских воспоминаний.
Кроме того, детская психика очень впечатлительна к антуражу открытия новых земель. Дети расширяют разведанное пространство, добираясь до новых перелесков, сел и озер. Как правило, их меньше впечатляют действующие населенные пункты и гораздо больше природные барьеры (реки, овраги), а особенно заброшенные населенные пункты и заброшенные объекты хозяйства (элеваторы, ремонтные станции).
Открытие новых земель всегда тесно увязано с мифотворчеством. Ребенок видит неизведанные места из окна, но ничего не знает про них, ведь он пока еще не успел до них добраться. Временной лаг между осознанной возможностью и действительным освоением раздражает воображение, порождает причудливые образы. В частности, такими образами могут становиться страшные существа или люди, до того десоциализированные, первертные и злонамеренные, что приравниваются к страшным существам.